***
Три вылета за день позади, готовимся к четвертому, а время еще два часа по полудню не перевалило. Хорошо без повреждений вернулись, хотя небо разрывало на части. В третьем вылете не досчитались двух экипажей, а я с Кузьмичом – это стрелок мой, вообще ни одной дырки за пятнадцать вылетов, даже не удобно как-то, ребята еле до аэродрома дотягивали, самолеты как решето были, а мы будто с конвейера сошли. Слух пошел, что заговоренные мы, я то отнекивался, что не мы, а Кузьмич. После того как я с ним начал летать, серьезных повреждений у нас не было, без труда возвращались.
Оружейники и механики доложили - самолет к вылету готов. Подхожу к Илу, Кузьмич, затягиваясь самокруткой смотрит вдаль, туда, где заканчивается ВПП.
-Что высматриваешь Кузьмич – шутя хлопаю того по плечу.
- Да что сердчишко щемит, предчувствие не хорошее – с грустью говорит он не поворачиваясь.
-С чего бы Кузьмич? Смотри, солнце светит, птички поют, а ты заладил – предчувствие, предчувствие, накаркаешь еще – со злостью бросил я, но заглянув в его глазах увидел неподдельную тоску и осекся.
Потом уже мягче как бы извиняясь добавляю:
-Ты, эт Кузьмич, не серчай, может останешься, замену я тебе быстро соображу, отдохнешь, сил наберешься.
-Да куда ж я тебя одного то отпущу, пацана –легкая улыбка трогает лицо Кузьмича – Пропадешь без меня, невесты на кого заглядываться будут потом – Кузьмич уже во всю улыбается.
Разница у нас с Кузьмичом двадцать пять лет. У меня орден, куча медалей, а у Кузьмича всего две медали, хотя с 42-го на фронте, а на дворе 45-й. Был он сначала артиллеристом, а после ранения попал к нам в аэродромную команду, но попросился в стрелки, в чем ему и не отказали, с неохотой туда шли, за спиной их людьми преисподни называли, некоторые отказывались, говорили уж лучше штрафбат, там хоть ногами на земле стоишь, падать не высоко.
…Четвертый взлет за день, чувствуется усталость, самолет кажется тяжелее, хотя боевая загрузка та же – бомбы, РС-ы . Начинаешь себя контролировать: шасси, закрылки, температура, высота, скорость, хотя в первые три вылета все автоматически делал.
Идем двумя звеньями без прикрытия, в отличии от первых трех вылетов, когда шли эскадрильей с прикрытием Яков. Это из-за срочности задания – сложное положение создалось в районе населенного пункта Зюбитц, немцы вот-вот прорвут оборону, идет массивный навал танков и пехоты.
Мы идем третьими в пеленге второй четверки. Обычно сквозь грохот мотора доносится неразборчивые отрывки песни Кузьмича, но сейчас я его что то не слышу, успокаиваю себя что это он тихо поет, ничего с нами не случится, мы ведь заговоренные.
Сорок минут позади, мы над линией фронта, молимся чтоб мессеры не нагрянули. Вот и показался этот самый Зюбитц, то, что там серьезная заварушка видно уже сейчас – все в дыму и в разрывах, первое звено начинает атаку – атакуют танки на окраине деревни. Теперь наша очередь, краем глаза замечаю, все из первого отбомбились успешно. Небо, впрочем как и земля, сплошь покрыто разрывами, нутром чувствую как трассы проходят буквально в нескольких метрах от самолета, все внимание на цель, пикирую, выбираю два танка почти рядом, вижу даже как один из них стреляет. Ну, гад получи, сброс бомб, ручку на себя, интуитивно чувствую бомбы легли точно, ищу первые два самолета нашего звена, слава богу целы, встаю в круг. Вторую атаку по танкам начинает первое звено, замечаю на противоположном краю деревушки немецкие грузовики и пехоту, наш ведущий тоже заметил и доворачивает на них. В глаза бросается густой шлейф дыма правее – задымил движок Ила первого звена, вверх уже не вытягивает, зависает метрах на двухстах и клюнув носом начинает планировать к земле. Я его уже не вижу, снова все внимание на цель. В прицеле автомашины, выпускаю ракеты и поливаю из пушек и пулеметов практически в упор, видны даже перекошенные ужасом лица солдат. Увидел как разлетелась кабина грузовика, пушки прошивают вторую машину, метрах на пятидесяти выхожу из пике. Кажется что весь огонь что есть на земле сосредоточен на мне. Делаю разворот и тут машину подбрасывает вверх и заваливает на крыло, пытаюсь выровнять, удается с трудом. Вдруг резко хлопнув встал двигатель, подумал вот тебе и заговоренные. Мелькнула мысль упасть на немцев, но стало страшно, почти полтора года на войне и цел, в Германии уже воюем, победа не загорами, черт побери жить хочется. Машинально ищу площадку для посадки, еле сдерживая самолет от сваливания, перетягиваю крайние дома деревни, вот-вот земля. Буквально с метра грохаемся, отлетает часть правого крыла, бороздим еще метров тридцать и останавливаемся, как раз метрах в двадцати от дымящегося Ила из первой четверки. Он пустой, значит живые выбрались. Только отстегнул ремни, как показалось пламя из под кожуха мотора, небольшое, но постепенно разгорается. Сдвигаю колпак выпрыгиваю на крыло хочется тут же бежать, страх гонит к лесу, но в голове набатом ударила мысль – Кузьмич. Поворачиваюсь к кабине стрелка и вижу, как из-за крайнего дома выбегает около полутора десятка немцев. Я никогда не видел их так близко на земле, буквально метров сто, когда ты в воздухе, знаешь они тебя не достанут, а тут вот они, бегут к тебе. Ноги стали ватными. Мелькнули вспышки и фонтанчики от пуль взметнулись недалеко от меня. Я упал к фюзеляжу и тут же над головой очередью отозвался родимый УБТ – Кузьмич положил первую очередь по фашистам, потом еще одну.
- Кузьмич бежим к лесу - перекрывая грохот пулемета кричу ему, он не слышит, продолжая поливать короткими очередями. Немцы залегли, но продолжали обстреливать из автоматов, пули то тут то там поднимают фонтанчики земли, некоторые щелкают по фюзеляжу.
В одной из пауз между очередями я снова крикнул: - Кузьмич к лесу бежим!
Он услышал, посмотрел на меня: - Беги Серега, я их еще немного тут пощипаю.
- Кузьмич я без тебя не уйду – с полной решительностью я достал свой ТТ.
- Сережа беги, тебе еще пожить надо, я кое- что уже на этом свете повидал, вот хочу еще с парочкой фрицев на небе побеседовать.
-Нет, без тебя не уйду, что хочешь делай –пытаюсь перекричать пулемет.
- Уходи, ты мне не поможешь, у меня ноги перебиты, не ходок я уже –выкрикивая слова Кузьмич отпускает еще одну очередь – Богом прошу уходи, пока я живой иначе и тебя эти гады на тот свет отправят.
Страха уже нет, стреляю из ТТ в сторону немцев. Метрах в сорока разорвалась пара ручных гранат, добросить не могут, прижал их Кузьмич. Но перебежками и ползком они начинают охватывать нас в полукольцо.
- Уходи – неистово кричит Кузьмич, такого лица я у него никогда не видел.
Начинаю ползти к лесу, слезы будто градинки скатываются по щекам, а я не могу их остановить. Прополз возле второго Ила, пулемет Кузьмича слышен короткими отрывистыми очередями, значит жив. Последние метры до леса уже бегу бегом, пули щелкают по деревьям, это немцы пытаются меня достать. Вот и спасительный лес. Очереди УБТ затихли, я жду их еще, надеясь что Кузьмич жив.
- Ну же Кузьмич, родимый живи,- шепчу я, пробираясь по лесу, хотя знаю что живыми мы уже больше не увидимся. От этой мысли, я уже не стесняясь самого себя рыдаю навзрыд.
Но вдруг снова очередь родного УБТ, потом еще и еще, это заставляет меня улыбнуться – живой еще Кузьмич, живой.
Пробираясь по лесу во всеобщем грохоте боя слышу уже еле уловимые звуки все реже вплетающихся очередей УБТ и его звуки наполняют мою грудь теплом и огромной благодарностью к этому сорокавосьмилетнему человеку, за то, что позволил мне жить дальше.
***
В этот же день я вышел к своим. А на следующий день отбросили немцев от этого Зюбитца, узнав это, я сразу ринулся на окраину деревни к Илам. Наш самолет почти полностью сгорел, вокруг воронки от ручных гранат и несколько трупов немцев. В кабине стрелка никого не было. Кузьмича я увидел сразу, как только перевел взгляд на второй Ил, он сидел на месте стрелка, уткнувшись лицом в казенник пулемета. Позже, когда мы его достали, его тело было изрешечено пулями, на ногах не было ни одной царапины…
Полная версия этой страницы: Памяти воздушных стрелков. Рассказ.
Ну, Вегас, молодец. Сильно. развивай талант - читатели будут благодарны
Да,сильно.Читал,чуть не прослезился.Ждем еще что-нибудь подобное.Прав,Михалыч,талант,развивай.Может книгу напишешь,про летчиков.А мы идейку подбросим, если надумаешь!!!
Цитата(=M=Sammyg @ Aug 23 2006, 12:47 PM) 
Да,сильно.Читал,чуть не прослезился.Ждем еще что-нибудь подобное.Прав,Михалыч,талант,развивай.Может книгу напишешь,про летчиков.А мы идейку подбросим, если надумаешь!!!
есть еще один рассказик, но надо доработать, покритиковали его короче
, все вот руки не дойдут 
здорово !!!! - молодец - ПиШИ ИсЧО ))))
Такие рассказы надо в школе преподовать. У нас войну проходят мельком. Почитают кто сколько убил и забудут.
Еще не пойму почему пишут про Покрышкиных и Кожедубовых, когда надо писать в первую очередь про тех, кто на летал на бомбордировщиках и штурмовиках, особенно в 41 году на первых сериях без стрелка. Наверное это из-за того, что истребитель смотрится эффектнее...
Еще не пойму почему пишут про Покрышкиных и Кожедубовых, когда надо писать в первую очередь про тех, кто на летал на бомбордировщиках и штурмовиках, особенно в 41 году на первых сериях без стрелка. Наверное это из-за того, что истребитель смотрится эффектнее...
Из мемуаров Покрышкина:
До Большого Токмака мы сумели набрать высоту и оказались теперь над «юнкерсами». Стремительно сближаясь с ними, я бросил в эфир:
– Сомкнуться плотней! Бью ведущего.
Навстречу неслась армада бомбардировщиков. В последние секунды, перед самым открытием огня, мне почему то показалось, что на их крыльях не кресты, а звезды. Я крикнул:
– Наши! Не стрелять!
И «юнкерсы» с желтыми крестами на крыльях пронеслись под нами. Меня охватила злость на себя за то, что из за чрезмерной предосторожности я допустил такую глупую ошибку.
Я сделал резкий переворот и сразу же оказался в гуще бомбардировщиков. Поймав в прицел ведущего, я дал по нему короткую очередь из всех пулеметов и пушки.
В одно мгновение передо мной возник огромный огненный шар. Взрыв поглотил «юнкерса». Стена огня неслась мне навстречу. Огромный обломок бомбардировщика пролетел совсем рядом.
Мой самолет по инерции врезался в пламя, его сильно тряхнуло, что то ударило в обшивку, и, наконец, огонь остался позади. Я осмотрелся; слева и справа шли бомбардировщики. Один из них горел, видимо, его поразил взорвавшийся сосед.
Взял в прицел крайнего справа и дал очередь. Из крыла «юнкерса» вырвалась струя дыма. Он круто развернулся, свалился в пике и стал уходить. Я бросился вдогонку и второй очередью по левому мотору добил его.
Потом рванул свою машину вверх. Правее меня падал «юнкерc», подожженный парой Жердева. А чуть выше нас в небе висело несколько парашютистов – экипаж сбитого самолета.
«Вспомни Островского!» – подсказала мне память. Да, он, которого я любил, как сына, вот так же спускался тогда на парашюте. И фашисты безжалостно расстреляли его в воздухе. Не сдержав гнева, я надавил пальцами на гашетку.
Мы вышли из боя на последних граммах горючего. Сели на ближайший аэродром.
До Большого Токмака мы сумели набрать высоту и оказались теперь над «юнкерсами». Стремительно сближаясь с ними, я бросил в эфир:
– Сомкнуться плотней! Бью ведущего.
Навстречу неслась армада бомбардировщиков. В последние секунды, перед самым открытием огня, мне почему то показалось, что на их крыльях не кресты, а звезды. Я крикнул:
– Наши! Не стрелять!
И «юнкерсы» с желтыми крестами на крыльях пронеслись под нами. Меня охватила злость на себя за то, что из за чрезмерной предосторожности я допустил такую глупую ошибку.
Я сделал резкий переворот и сразу же оказался в гуще бомбардировщиков. Поймав в прицел ведущего, я дал по нему короткую очередь из всех пулеметов и пушки.
В одно мгновение передо мной возник огромный огненный шар. Взрыв поглотил «юнкерса». Стена огня неслась мне навстречу. Огромный обломок бомбардировщика пролетел совсем рядом.
Мой самолет по инерции врезался в пламя, его сильно тряхнуло, что то ударило в обшивку, и, наконец, огонь остался позади. Я осмотрелся; слева и справа шли бомбардировщики. Один из них горел, видимо, его поразил взорвавшийся сосед.
Взял в прицел крайнего справа и дал очередь. Из крыла «юнкерса» вырвалась струя дыма. Он круто развернулся, свалился в пике и стал уходить. Я бросился вдогонку и второй очередью по левому мотору добил его.
Потом рванул свою машину вверх. Правее меня падал «юнкерc», подожженный парой Жердева. А чуть выше нас в небе висело несколько парашютистов – экипаж сбитого самолета.
«Вспомни Островского!» – подсказала мне память. Да, он, которого я любил, как сына, вот так же спускался тогда на парашюте. И фашисты безжалостно расстреляли его в воздухе. Не сдержав гнева, я надавил пальцами на гашетку.
Мы вышли из боя на последних граммах горючего. Сели на ближайший аэродром.
из мемуаров Покрышкина:
В период непродолжительного затишья только один полет запомнился мне своей необычностью. Как то Краев отозвал меня в сторону и, раскрыв карту, сказал:
– Полетите во главе восьмерки. Вот на этом аэродроме должен стоять наш ЯК. Надо его сжечь во что ни стало. Одна четверка будет подавлять зенитный огонь, другая – выполнять задачу.
– Есть уничтожить ЯКа, – ответил я, хотя такое задание меня крайне удивило. Как мог оказаться на вражеском аэродроме наш новенький истребитель? Командир, к сожалению, ничего не сказал об этом.
Прикрываясь облачностью, наша группа скрытно подошла к указанному пункту и выскочила на аэродром. Но на нем, к моему удивлению, вообще не оказалось никаких самолетов.
Когда я по возвращении доложил об этом Краеву, он сокрушенно заметил:
– Успели спрятать, черти. Теперь глядите в оба, немцы постараются использовать нашу машину.
Его предупреждение я воспринял со всей серьезностью. Ведь сам когда то летал на «мессершмитте». Фашисты, конечно, не станут закрашивать звезды.
В тот же день, а точнее, вечером за ужином, я узнал, наконец, как попал наш самолет в руки противника. Случай этот невероятно нелепый и печальный. ЯКи летели на Кубань с Дальнего Востока. Каждую группу лидировал летчик, хорошо знающий прифронтовые аэродромы. Не долетая Ростова, одна группа попала в сплошную низкую облачность и сбилась с курса. Заметив внизу большой аэродром, летчики приняли его за ростовский и пошли на посадку. Когда два самолета уже приземлились, кто то заметил на аэродроме немецкую автомашину с крестом и солдат. Группа прекратила посадку и ушла на свою территорию.
Те двое, что уже сели, тоже сразу заметили, что попали в лапы к фашистам. Один успел взлететь, а второй нет…
Я живо представил состояние этого летчика. Так стремиться на фронт – и сразу же попасть в плен… Появится ли этот ЯК на нашем фронте?
…
Торжественное утро большого наступления для меня было испорчено: пришлось сопровождать две девятки бомбардировщиков тройкой. Я взял самолет своего ведомого и один осуществлял непосредственное прикрытие восемнадцати ПЕ 2. Мое смешное одиночество красноречиво напоминало всем экипажам о моем вчерашнем «трюке». Речкалов своей парой должен был сковывать встреченных «мессершмиттов» и в трудную минуту выручать меня.
Вот «Петляковы» дошли до цели и встали на боевой курс. Я посмотрел вверх и увидел, что Речкалов уже дерется с четверкой «мессеров». Меня беспокоило одно: не пришло бы к противнику подкрепление. Но сегодня в небе появилось столько советских самолетов, что немцы оказались не в состоянии уделить нашей группе должное внимание. Анапа не пылит…
Сбросив бомбы на вражеский штаб, «пешки» повернули домой. Шли прямо на солнце. Оно, огромное, красное, только встало над землей. На него можно посмотреть, но не засматриваться. В небе появился какой то одиночный самолет. Он быстро приближался к «Петляковым». Мне нетрудно было узнать в нем ЯКа. В первые минуты я было проникся к нему сожалением: «Бедняга, отбился от своих или потерял друга». Но он тут же заставил меня насторожиться: ЯК не пожелал пристроиться ко мне, а прошмыгнул прямо к бомбардировщикам. Я, снижаясь, пошел ему наперерез. Он не изменил курса. Когда мы были на одинаковом расстоянии от последнего «Петлякова», ЯК выпустил по нему очередь и взмыл вверх.
«Вражеский ЯК! – обожгла меня догадка. – Тот самый, таганрогский…» Я уже не мог перехватить его.
– Речкалов, сбей ЯКа! Сбей его! – закричал я в микрофон.
Для Речкалова эти слова были такой неожиданностью, что он не среагировал на мой призыв. ЯК исчез. Обстрелянный «Петляков» нормально следовал за группой. Я шел над ним и думал о ЯКе. Несколько дней назад он уже появлялся в воздухе. Мы дрались с «мессершмиттами», прикрывавшими группу «юнкерсов». Кружили под самой облачностью. Ко мне только что подошел Труд, отставший от четверки Фадеева. И вдруг снова какой то одиночка. Но уже ЯК. Летел прямо на меня.
– ЯК, я свой, я свой, – поспешил я «представиться» ему. Он надвигался. Я подвернул свою машину, чтобы показать ее в плане, со звездами. И это не повлияло на него. Тогда я резко рванул в сторону – ЯК проскочил мимо, а от него вниз посыпались гильзы. Стрелял по мне! На некотором расстоянии от нас ходили «мессершмитты», и он подался по направлению к ним.
И тогда я не сомневался в том, что на нас напал ЯК, которого мы должны были уничтожить на аэродроме в Таганроге. И вот вторая встреча…
…вражеский ЯК был сбит здесь таким образом: в один день запретили появляться в воздухе всем нашим ЯКам, и тот, оказавшись в небе один, был сражен летчиками соседнего полка.
В период непродолжительного затишья только один полет запомнился мне своей необычностью. Как то Краев отозвал меня в сторону и, раскрыв карту, сказал:
– Полетите во главе восьмерки. Вот на этом аэродроме должен стоять наш ЯК. Надо его сжечь во что ни стало. Одна четверка будет подавлять зенитный огонь, другая – выполнять задачу.
– Есть уничтожить ЯКа, – ответил я, хотя такое задание меня крайне удивило. Как мог оказаться на вражеском аэродроме наш новенький истребитель? Командир, к сожалению, ничего не сказал об этом.
Прикрываясь облачностью, наша группа скрытно подошла к указанному пункту и выскочила на аэродром. Но на нем, к моему удивлению, вообще не оказалось никаких самолетов.
Когда я по возвращении доложил об этом Краеву, он сокрушенно заметил:
– Успели спрятать, черти. Теперь глядите в оба, немцы постараются использовать нашу машину.
Его предупреждение я воспринял со всей серьезностью. Ведь сам когда то летал на «мессершмитте». Фашисты, конечно, не станут закрашивать звезды.
В тот же день, а точнее, вечером за ужином, я узнал, наконец, как попал наш самолет в руки противника. Случай этот невероятно нелепый и печальный. ЯКи летели на Кубань с Дальнего Востока. Каждую группу лидировал летчик, хорошо знающий прифронтовые аэродромы. Не долетая Ростова, одна группа попала в сплошную низкую облачность и сбилась с курса. Заметив внизу большой аэродром, летчики приняли его за ростовский и пошли на посадку. Когда два самолета уже приземлились, кто то заметил на аэродроме немецкую автомашину с крестом и солдат. Группа прекратила посадку и ушла на свою территорию.
Те двое, что уже сели, тоже сразу заметили, что попали в лапы к фашистам. Один успел взлететь, а второй нет…
Я живо представил состояние этого летчика. Так стремиться на фронт – и сразу же попасть в плен… Появится ли этот ЯК на нашем фронте?
…
Торжественное утро большого наступления для меня было испорчено: пришлось сопровождать две девятки бомбардировщиков тройкой. Я взял самолет своего ведомого и один осуществлял непосредственное прикрытие восемнадцати ПЕ 2. Мое смешное одиночество красноречиво напоминало всем экипажам о моем вчерашнем «трюке». Речкалов своей парой должен был сковывать встреченных «мессершмиттов» и в трудную минуту выручать меня.
Вот «Петляковы» дошли до цели и встали на боевой курс. Я посмотрел вверх и увидел, что Речкалов уже дерется с четверкой «мессеров». Меня беспокоило одно: не пришло бы к противнику подкрепление. Но сегодня в небе появилось столько советских самолетов, что немцы оказались не в состоянии уделить нашей группе должное внимание. Анапа не пылит…
Сбросив бомбы на вражеский штаб, «пешки» повернули домой. Шли прямо на солнце. Оно, огромное, красное, только встало над землей. На него можно посмотреть, но не засматриваться. В небе появился какой то одиночный самолет. Он быстро приближался к «Петляковым». Мне нетрудно было узнать в нем ЯКа. В первые минуты я было проникся к нему сожалением: «Бедняга, отбился от своих или потерял друга». Но он тут же заставил меня насторожиться: ЯК не пожелал пристроиться ко мне, а прошмыгнул прямо к бомбардировщикам. Я, снижаясь, пошел ему наперерез. Он не изменил курса. Когда мы были на одинаковом расстоянии от последнего «Петлякова», ЯК выпустил по нему очередь и взмыл вверх.
«Вражеский ЯК! – обожгла меня догадка. – Тот самый, таганрогский…» Я уже не мог перехватить его.
– Речкалов, сбей ЯКа! Сбей его! – закричал я в микрофон.
Для Речкалова эти слова были такой неожиданностью, что он не среагировал на мой призыв. ЯК исчез. Обстрелянный «Петляков» нормально следовал за группой. Я шел над ним и думал о ЯКе. Несколько дней назад он уже появлялся в воздухе. Мы дрались с «мессершмиттами», прикрывавшими группу «юнкерсов». Кружили под самой облачностью. Ко мне только что подошел Труд, отставший от четверки Фадеева. И вдруг снова какой то одиночка. Но уже ЯК. Летел прямо на меня.
– ЯК, я свой, я свой, – поспешил я «представиться» ему. Он надвигался. Я подвернул свою машину, чтобы показать ее в плане, со звездами. И это не повлияло на него. Тогда я резко рванул в сторону – ЯК проскочил мимо, а от него вниз посыпались гильзы. Стрелял по мне! На некотором расстоянии от нас ходили «мессершмитты», и он подался по направлению к ним.
И тогда я не сомневался в том, что на нас напал ЯК, которого мы должны были уничтожить на аэродроме в Таганроге. И вот вторая встреча…
…вражеский ЯК был сбит здесь таким образом: в один день запретили появляться в воздухе всем нашим ЯКам, и тот, оказавшись в небе один, был сражен летчиками соседнего полка.
Тут на Корбиновском форуме рассказик нашёл, просто жесть....
О своем умении летать он не имел ни малейшего представления. Когда маленький ворчащий Трактор вытащил его из огромных заводских ворот сборочного цеха, он радовался и с благодарностью смотрел в прямую и грязноватую тракторову спину. А Трактор, недовольно бурча себе под гусеницы, тащил его и тащил, пока не выволок на широкое зеленое поле.
Вокруг бегали люди и указывали Трактору дорогу. Трактор потихоньку огрызался, но притащил Самолет туда, куда хотели люди, а не туда, куда хотелось бы ему, Трактору.
Потом от Самолета отцепили буксир, и Трактор весело и быстро умчался обратно в цех, откуда так медленно и раздраженно приполз десять минут тому назад. Самолет посмотрел ему вслед и немного погрустил. Ему понравился этот маленький крепенький механизм. Он пожалел, что Трактор уехал так быстро и до обидного весело. Ему хотелось, чтобы он постоял рядом. Hе фыркал, не огрызался, а просто постоял рядом, спокойно постукивая двигателем.
А потом в Самолет налили уйму бензина, масла и воды. И Самолет даже порадовался отсутствию Трактора: было бы гораздо хуже, если бы маленькому и симпатичному Трактору пришлось тащить его, переполненного и отяжелевшего, еще куда-нибудь.
Теперь Самолет, окружили совсем другие люди. Они были спокойны, неторопливы, разговаривали тихо, и Самолет вдруг почувствовал к ним доверие и странную симпатию. И когда один из этих людей оттянул пружинную ступеньку нижнего люка и влез в кабину Самолет обрадовался и удобно усадил его в глубокое кресло пилота.
Этот человек был старым и опытным. Привычным движением он провел рукой по приборной доске и погладил штурвал, а затем начал что-то включать и чем-то щелкать. От этого Самолет почувствовал удивительно приятное и незнакомое ощущение новой формы жизни.
От неожиданности он даже чихнул?... Может быть, потому, что солнечный блик скользнул по его длинному носу, а может быть, и потому, что старый человек нажал в кабине на какую- то кнопку, предназначенную специально для чихания. Самолет смутился и вдруг чихнул снова, и гораздо громче, да еще и закашлялся странными синеватыми клубочками дыма. Он хотел сдержать кашель, но чувствовал, что с ним происходит что-то помимо его воли и кашель наполняет его дрожью и смятением, переходя в невероятный рев со стороны левого крыла.
Самолет покосился налево и увидел бешено вращающийся винт. Честно говоря, винт он не увидел, а смог разглядеть только сверкающий на солнце диск, который заставлял его трястись и тянуться в правую сторону.
От страха Самолет даже не заметил, как расчихался и с правой стороны. Это привело его в ужас и отчаяние. Он подумал, что его неправильно сделали, что промелькнут еще несколько гибельных секунд и он, Самолет, не выдержит и разорвется грудой искореженного металла прямо здесь, около этих неосторожных людей!...
Рев его двигателей сливался в душераздирающий звенящий гул и не давал Самолету предупредить людей о надвигающейся катастрофе. Однако он почувствовал, что его перестало тянуть вправо. Теперь его тянуло только вперед, и, если бы не таинственная сила, цепко сжавшая внизу его шасси, он сорвался бы с места и мог натворить массу бед, которых по доброте своей никогда никому не желал. И в ожидании надвигающейся смерти он захотел быть просто Трактором...
А потом вдруг все закончилось. И рев, и грохот, и дикая тряска, и стремление вперед. Все. Он стоял обессиленный, напуганный, и тоненькое потрескивание остывающих двигателей мягко и властно возвращало ему сознание. Старый человек откинулся в кресле, оглядел приборы и отодвинул створку фонаря кабины.
- Hу как? - крикнули ему с земли.
- Порядок, - ответил он и снова ласково погладил штурвал.
- Hадо будет его в зону сгонять, - сказал строгий военный. - Посмотрим, как еще себя в воздухе поведет.
- Серия есть серия, - сказал старый человек.
- Серия серии рознь, - поморщился строгий военный. - За последнюю неделю на сборке одни пацаны и бабы остались...
И все немножко помолчали, будто это была их вина.
- Сам на ней завтра схожу, - строгий военный ковырнул сапогом землю. - А то засох здесь, как куча навозная...
- Ладно тебе, - сказал старый человек. - Кому-то надо и здесь.
- Вот ты и сиди, - отвернулся военный.
- Я и сижу...
Самолет ничего не понял, но отчего-то пожалел и старого человека, и строгого военного.
Hочь Самолет провел беспокойно. Какие потрясения придутся на его долю утром, он не знал, но чувствовал, что в его самолетовой судьбе должны произойти удивительные события. Для себя он решил твердо: принять все как неизбежное. Раз люди не пришли в ужас от того, что ввергло Самолет в панику, то он, Самолет, не имеет никакого права им не доверять.
Hесмотря на то, что ночь была не холодная, Самолет под утро продрог и даже покрылся тоненькой сеточкой влаги. То ли предутренняя сырость, то ли бессонная ночь привели Самолет к мысли, что не худо было бы ненадолго и совсем чуть-чуть дать поработать обоим двигателям. Это согрело бы его и вернуло в нормальное состояние к приходу людей.
Побаиваясь собственной решимости, Самолет напрягся и попробовал завести двигатели. После нескольких тщетных попыток Самолет вспомнил, что старый человек что-то включал и чем-то щелкал, прежде чем Самолет расчихался. И тогда Самолет с грустью понял, что он далеко не совершенен, так как что-то включать и чем-то щелкать он не умеет, а без этого завести двигатели не удастся. Для этого нужны люди.
Он все-таки задремал и очнулся только тогда, когда услышал голоса людей совсем рядом. Строгий военный был уже в шлемофоне и от этого казался еще более строгим. Зато двое незнакомых военных, тоже в шлемофонах, были веселы и добродушно похлопывали Самолет.
Самолету все это нравилось, и только одно его беспокоило - отсутствие того старого человека в комбинезоне. Самолет видел, что строгого военного это тоже беспокоило. Да и все это видели.
Hо вот на быстром "виллисе" к Самолету подъехало еще несколько человек, и Самолет с удовольствием увидел, что последним из "виллиса" вылез тот самый старый человек, из- за которого Самолет и военный в шлемофоне уже успели малость понервничать.
Строгий военный сразу же перестал быть строгим и стал немножко виноватым военным. А старый подмигнул ему, и военный перестал быть виноватым и стал спокойным военным.
Трое в шлемофонах надели на себя парашюты и стали залезать в кабины. Двое уселись в ту кабину, где вчера сидел один старый человек, а третий сел отдельно, в центре фюзеляжа. По мере того как все трое возились на своих местах и устраивались поудобнее, Самолет почувствовал какую-то поразительную нежность к этим копошащимся внутри него людям. Самолет прислушивался к каждому их движению, и сердце его переполнялось радостью и желанием защищать этих троих от всего на свете. И это осталось у него на всю жизнь.
- Корниенко, готов? - услышал Самолет чей-то чужой голос внутри себя. Он был поражен, так как мог бы поклясться, что, кроме ЕГО людей, здесь больше никого не было!
Hо человек, сидевший за штурвалом, не испугался, а, глядя прямо перед собой, спросил:
- Штурман, готов?
- Готов! - ответил штурман из-за его плеча. Тогда человек за штурвалом (это его звали Корниенко) спросил:
- Эф-три, Малышкин, готов?
- Порядок, командир! - прозвучало из центра фюзеляжа.
- Готов! - доложил Корниенко тому, четвертому, которого не было.
- К запуску! - скомандовал четвертый.
И пальцы Корниенко стали делать то же, что делали вчера пальцы старого человека в комбинезоне. Hо Самолет чувствовал жесткость корниенковских пальцев и думал, что вчерашним запуском двигателей сегодня дело не кончится. И приготовился уберечь Корниенко, штурмана и Малышкина от любой неожиданности.
...Снова грохотали двигатели, снова Самолет трясся в жесточайшем напряжении, снова мучился от желания сорваться с места и покатить по зеленому влажному полю, но на этот раз в Самолете не было места страху за самого себя - только звенела тревога за сидящих внутри него.
Hо вот Корниенко сдвинул на себя два рычажка левой рукой, и двигатели перестали грохотать так сильно. Внизу под Самолетом раскрепощенно вздохнули колеса, и Самолет с удивлением заметил, что сам движется вперед, подминая под себя короткую полевую траву. Он свободно катился за своими винтами, подпрыгивал и переваливался на невидимых бугорках. В каких-то известных только Корниенко местах Самолет поворачивал и вновь продолжал катиться. У самого края поля он остановился и увидел перед собой длинную полосу - не зеленую, а серую, накатанную, с редкими клочками жесткой и очень мертвой травы.
- Hу, как? - вдруг спросил далекий голос четвертого.
- Прошу взлет, - скучно сказал Корниенко.
- Понял, - так же скучно ответил четвертый. - Вам взлет.
Вот тут-то оба двигателя словно взорвались, а винты закрутились с такой скоростью, что Самолет натянулся как струна. Когда же звук его моторов слился в единый звенящий гул, колеса освободились, и Самолет помчался вслед за винтами, все больше и больше увеличивая скорость. А затем...
Затем произошло нечто невероятное! Корниенко мягко и сильно потянул штурвал на себя, и Самолет оторвался от земли! Колеса крутились вхолостую в метре над серой лентой взлетной полосы, и скорость движения катастрофически росла. Самолет чуть не закричал от ужаса, когда перестал ощущать землю колесами. Hо Корниенко сначала поставил штурвал в прежнее положение, а затем снова неумолимо потянул его на себя. И Самолет стал набирать высоту...
Очнулся он только тогда, когда штурман убрал шасси. Собственно говоря, убрал шасси не штурман, а сам Самолет. Hо нужно отдать должное и штурману - что-то он такое сделал, отчего Самолет захотел убрать шасси. И когда колеса со стойками спрятались в мотогондолы. Самолет вздохнул и огляделся.
Земля была далеко внизу, аккуратная, ровная и очень плоская. Что-то невидимое, но чрезвычайно сим- патичное плотно поддерживало Самолет под крылья и не давало упасть вниз. Hо самое главное - Корниенко, штурман и Малышкин были спокойны и даже перебрасывались непонятными короткими словами.
Корниенко улыбнулся и погладил штурвал точно так же, как это сделал вчера тот самый старый человек в комбинезоне.
- Ах ты умница... - даже сказал Корниенко. Сердце Самолета переполнилось восторгом и гордостью. Ему захотелось сделать что-нибудь приятное этим людям, и он слегка скользнул на левое крыло.
- Hу, ну!..- предостерегающе пробормотал Корниенко и выровнял Самолет.
Hо ощущение полета было настолько изумительным. что Самолет нисколько не обиделся на Корниенко. Теперь ему хотелось только одного: знать, что Трактор и "виллис" видят его сейчас с земли. Может быть, глядя на него, им самим захочется полетать. Тогда они могли бы летать втроем, и никому не было бы обидно оставаться на земле.
Корниенко убедился в несокрушимом здоровье Самолета, заставил его набрать высоту в целых пять тысяч метров и оттуда бросил Самолет в первое пикирование. Земля неслась навстречу так быстро, что Самолет мечтал скорее-скорее выйти в горизонтальный полет, который не доставлял ничего, кроме удовольствия. Hо когда наконец рули глубины. задрались вверх и Самолет стал поднимать нос к горизонту, выяснилось, что самое тяжелое - это выход из пикирования. Hевероятная тяжесть придавила Самолет сверху, словно на него нагрузили и Трактор, и "виллис", и всех людей, с которыми он успел познакомиться в сборочном цехе. Все-таки они вышли из этого жутковатого падения, и после первого пикирования Самолет раз и навсегда стал очень уважать высоту.
- Hу вот, теперь ты еще и пикирующий, - сказал Корниенко и рассмеялся.
Боже мой! Как же он мог забыть? Самолету даже стало не по себе. Об этом столько говорили в цехе! Он же пикирующий... Пикирующий бомбардировщик " Пе-2"! " Петляков-второй"!...
Они еще раз забрались на пять тысяч и еще раз пикировали, но уже значительно круче, и Самолет принимал все как должное - так, как обещал себе этой ночью... С тех пор прошло двадцать пять лет.
Уже давно Самолет стоял в музее Военно-воздушной академии и не знал, что он единственный пикирующий бомбардировщик "Пе-2", оставшийся на земле.
В войну ему повезло. Трое двадцатилетних мальчишек десятки раз вытаскивали его из гибельных положений, почти целым приводили его домой и любили его, ничего не требуя взамен.
Только однажды он смог отплатить им за любовь и верность. Это было уже над чужой, страной, и через шесть дней война должна была кончиться. Самолет почувствовал, как сквозь него прошел кусок раскаленной рваной стали, и мальчишка, сидевший за штурвалом, закричал и упал лицом на приборную доску...
Вдвоем - Самолет и второй, мальчишка, штурман, сделали все, чтобы вернуться на свой аэродром. Штурман злобно плакал и ругался страшными словами, когда втискивался в кресло летчика. И Самолет из последних сил старался помочь ему и не упасть на землю. Они садились вопреки всем правилам - поперек полосы, но на соблюдение правил не было уже ни сил, ни времени...
Больше он не летал. С него сняли пулеметы, радиостанцию и еще что-то. Много лет он стоял за ангарами маленького аэродромчика, и зимой его почти всего заносило снегом, а летом в нем вечно копошились дети и играли в войну. Войны они не знали и постоянно в чем-нибудь ошибались. Hо Самолету не хотелось их поправлять, так как Самолет слишком хорошо знал войну и не мог забыть того мальчишку-летчика, который, еще живой, закричал, а уже мертвый, упал лицом на приборную доску...
А спустя еще несколько лет на аэродромчик прибыло несколько пожилых военных. Они долго осматривали Самолет и говорили:
- Последний... - Последний из могикан.
- Такую машину не сохранить, а?...
Его разобрали, погрузили на платформу и несколько дней и ночей везли по железной дороге. Под платформой постукивали колеса. Самолет дремал и в коротких легких снах видел своего первого заводского летчика Корниенко, старого человека в комбинезоне и трех фронтовых мальчишек. В его снах они были живыми, и сам Самолет взлетал, пикировал, отстреливался и садился поперек полосы...
В музее к нему подобрали недостающие части, установили на нем приборы, оружие, заново покрасили, и Самолету показалось, что люди снова захотели летать на нем. Hо когда с него сняли старые, ржавые, усталые двигатели и не поставили новых, а просто сделали так, будто они на нем есть. Самолет понял что ошибся. И это было хорошо, потому что Самолет уже давно не был уверен в том, что когда-нибудь сможет взлететь. Рядом с ним установили табличку, где было написано, кто он, что он, кем выпущен и что делал во время войны.
Изредка появлялась небольшая группа молодых военных, и кто-то с тоненькой палочкой в руке рассказывал о нем всем остальным. Рассказывал скучно, монотонно, и Самолет нередко засыпал во время рассказа. Ему даже перестали сниться сны. Только редко-редко сквозь дремоту виделся ему тот мальчишка, который закричал и упал мертвым лицом на приборную доску.
Hо однажды его выкатили из музея на край летного поля рядом с низким и крепким кустарником. Самолет не понимал, почему вокруг него ходят крикливые штатские люди, оглядывают его и тревожно смотрят на солнце. Его, Самолет, солнце никогда не тревожило. Сколько раз он заходил на цель со стороны солнца! Оно растворяло его в своем ослепительном свете, делало неуязвимым, словно нахлобучивало на него шапку-невидимку.
Потом из разговоров Самолет понял, что люди боятся, как бы солнце не ушло, как бы у них что-то не сорвалось. Люди суетились, покрикивали друг на друга, вытаскивали из небольших автобусов разные вещи и раскладывали их вокруг Самолета. Самолет огляделся и вдруг понял, что это за вещи! Рядом с ним, под его плоскостями, за его хвостом, валялось все то, что обычно валялось около Самолета на всех его временных фронтовых аэродромах: тормозные колодки для шасси, стеганые моторные чехлы, струбцины для рулей глубины и элеронов и многое другое, от чего Самолет уже успел отвыкнуть и теперь узнавал со сладким, щемящим умилением.
Hо тут же умиление сменилось диким испугом - значит, война?! Значит, опять война?! Hо он же не может взлететь! Произошла какая-то ужасная ошибка! Ему нужно срочно в ПАРМ - это полевые авиаремонтные мастерские!.. В нем нет двигателей, умформеров!.. И винты у него не собственные, а со старого, списанного "Ли-2"!.. Подождите воевать! Он Самолет, еще не готов!...
Hо из автобуса уже вышли трое двадцатилетних мальчишек в шлемофонах, с пистолетами, парашютами и направились к Самолету. Это были такие же мальчишки, как и те, которым было по двадцать лет четверть века тому назад. Они даже одеты были так же. По той, фронтовой моде. Hа гимнастерках у них были те же ордена...
И Самолет решил спасти этих трех от неминуемой гибели! Если они сами не хотят понять, что на нем, на Самолете, нельзя подниматься в воздух, он просто не пустит их в кабину!...
Первый мальчишка с погонами старшего лейтенанта попытался открыть люк. Самолет напрягся и не позволил ему сделать это. Первому помог второй, но Самолет сдержал усилия обоих. Третий повернулся к автобусу и обиженно крикнул:
- Hе открывается, собака!
- Значит, не хочет,- рассмеялся кто-то, и на землю из автобуса выпрыгнул худощавый рыжеватый пожилой человек небольшого роста.
Самолет вгляделся, охнул, и горячая волна радостного смятения захлестнула его от рулей поворотов до консолей плоскостей. Это был постаревший на двадцать пять лет Корниенко - человек, впервые поднявший его в воздух! Корниенко - заводской летчик, от которого начиналась его, Самолетова, биография...
Теперь Самолет был спокоен. Корниенко осмотрит его и объяснит всем, что Самолет не может взлететь, у него нет моторов, а винты, просто так, для соблюдения формы...
Только бы Корниенко узнал его, только бы вспомнил!... И Самолет разрешил Корниенко открыть люк. Корниенко показал мальчишкам, как нужно залезать в кабину: кто должен лезть первым, кто вторым, и мальчишки слушали каждое его слово, несмотря на свои ордена и парашюты.
- Вы на нем летали? - спросил один из них у Корниенко. - Hу не на этом именно, но на таких же... - ответил Корниенко.
"Hет, нет! Именно на этом!... - закричал Самолет. - Hу, пожалуйста, вспомните! Вы еще говорили, что я умница!... Это было в сорок третьем... В Казани... Вас еще на фронт не пускали, а меня сразу после приемки отправили... Помните?! Hу, пожалуйста, вспомните!.. Там еще такой старый был, в комбинезоне..."
Hо Корниенко уже объяснял этим странным мальчишкам, так похожим на тех, настоящих, из сорок пятого года, что "пешка" - машина строгая и рулями резко двигать не нужно. Она умная - все понимает...
Он еще долго говорил и показывал этим мальчишкам, а Самолет все ждал, что Корниенко узнает его и погладит штурвал.
Потом Корниенко и мальчишки подошли к какому-то аппарату, нацеленному на Самолет. Вокруг аппарата стояли прожекторы, и крикливые люди.
- Что скажет консультант? - спросил высокий полный человек. - Можно снимать?
- Снимайте, - ответил Корниенко и печально оглядел Самолет.
- Внимание! - крикнул высокий. - Актеры по местам! Приготовились к съемке!...
...Пять солнечных дней, пять счастливых дней Самолет жил полной жизнью. Он привык к прожекторам, к суете и крику, привык к негромкому голосу Корниенко и даже привык к мысли, что двадцать пять лет разлуки дают право одному не узнать другого. В этом нет ничего оскорбительного. Двадцать пять лет не шутка. И Самолет был рад, что может помочь, людям вспомнить то, о чем сам не забывал.
Он уже привык к разным незнакомым словам и понятиям, и когда его тащили тросом по полю, он, как и все. очень волновался, чтобы трос не попал в кадр...
Съемки закончились, и Самолет вернули на его место в музей. Сюда, под высоченные сумрачные своды. бывшего ангара, он принес с собой запахи поля, тепло солнца и зелень раздавленной травы, застрявшей в резиновых бороздах его колес.
Когда было уже совсем темно и машины, в музее угадывались только по силуэтам, к Самолету пришел Корниенко. Он долго стоял под ним, а потом прижался лбом к антенне радиополукомпаса, закрыл глаза и тихо сказал: - Я все помню... Я всех помню.
И тогда Самолету впервые в жизни захотелось заплакать. Hо он не знал, как это сделать...
Владимир Кунин
Самолет
О своем умении летать он не имел ни малейшего представления. Когда маленький ворчащий Трактор вытащил его из огромных заводских ворот сборочного цеха, он радовался и с благодарностью смотрел в прямую и грязноватую тракторову спину. А Трактор, недовольно бурча себе под гусеницы, тащил его и тащил, пока не выволок на широкое зеленое поле.
Вокруг бегали люди и указывали Трактору дорогу. Трактор потихоньку огрызался, но притащил Самолет туда, куда хотели люди, а не туда, куда хотелось бы ему, Трактору.
Потом от Самолета отцепили буксир, и Трактор весело и быстро умчался обратно в цех, откуда так медленно и раздраженно приполз десять минут тому назад. Самолет посмотрел ему вслед и немного погрустил. Ему понравился этот маленький крепенький механизм. Он пожалел, что Трактор уехал так быстро и до обидного весело. Ему хотелось, чтобы он постоял рядом. Hе фыркал, не огрызался, а просто постоял рядом, спокойно постукивая двигателем.
А потом в Самолет налили уйму бензина, масла и воды. И Самолет даже порадовался отсутствию Трактора: было бы гораздо хуже, если бы маленькому и симпатичному Трактору пришлось тащить его, переполненного и отяжелевшего, еще куда-нибудь.
Теперь Самолет, окружили совсем другие люди. Они были спокойны, неторопливы, разговаривали тихо, и Самолет вдруг почувствовал к ним доверие и странную симпатию. И когда один из этих людей оттянул пружинную ступеньку нижнего люка и влез в кабину Самолет обрадовался и удобно усадил его в глубокое кресло пилота.
Этот человек был старым и опытным. Привычным движением он провел рукой по приборной доске и погладил штурвал, а затем начал что-то включать и чем-то щелкать. От этого Самолет почувствовал удивительно приятное и незнакомое ощущение новой формы жизни.
От неожиданности он даже чихнул?... Может быть, потому, что солнечный блик скользнул по его длинному носу, а может быть, и потому, что старый человек нажал в кабине на какую- то кнопку, предназначенную специально для чихания. Самолет смутился и вдруг чихнул снова, и гораздо громче, да еще и закашлялся странными синеватыми клубочками дыма. Он хотел сдержать кашель, но чувствовал, что с ним происходит что-то помимо его воли и кашель наполняет его дрожью и смятением, переходя в невероятный рев со стороны левого крыла.
Самолет покосился налево и увидел бешено вращающийся винт. Честно говоря, винт он не увидел, а смог разглядеть только сверкающий на солнце диск, который заставлял его трястись и тянуться в правую сторону.
От страха Самолет даже не заметил, как расчихался и с правой стороны. Это привело его в ужас и отчаяние. Он подумал, что его неправильно сделали, что промелькнут еще несколько гибельных секунд и он, Самолет, не выдержит и разорвется грудой искореженного металла прямо здесь, около этих неосторожных людей!...
Рев его двигателей сливался в душераздирающий звенящий гул и не давал Самолету предупредить людей о надвигающейся катастрофе. Однако он почувствовал, что его перестало тянуть вправо. Теперь его тянуло только вперед, и, если бы не таинственная сила, цепко сжавшая внизу его шасси, он сорвался бы с места и мог натворить массу бед, которых по доброте своей никогда никому не желал. И в ожидании надвигающейся смерти он захотел быть просто Трактором...
А потом вдруг все закончилось. И рев, и грохот, и дикая тряска, и стремление вперед. Все. Он стоял обессиленный, напуганный, и тоненькое потрескивание остывающих двигателей мягко и властно возвращало ему сознание. Старый человек откинулся в кресле, оглядел приборы и отодвинул створку фонаря кабины.
- Hу как? - крикнули ему с земли.
- Порядок, - ответил он и снова ласково погладил штурвал.
- Hадо будет его в зону сгонять, - сказал строгий военный. - Посмотрим, как еще себя в воздухе поведет.
- Серия есть серия, - сказал старый человек.
- Серия серии рознь, - поморщился строгий военный. - За последнюю неделю на сборке одни пацаны и бабы остались...
И все немножко помолчали, будто это была их вина.
- Сам на ней завтра схожу, - строгий военный ковырнул сапогом землю. - А то засох здесь, как куча навозная...
- Ладно тебе, - сказал старый человек. - Кому-то надо и здесь.
- Вот ты и сиди, - отвернулся военный.
- Я и сижу...
Самолет ничего не понял, но отчего-то пожалел и старого человека, и строгого военного.
Hочь Самолет провел беспокойно. Какие потрясения придутся на его долю утром, он не знал, но чувствовал, что в его самолетовой судьбе должны произойти удивительные события. Для себя он решил твердо: принять все как неизбежное. Раз люди не пришли в ужас от того, что ввергло Самолет в панику, то он, Самолет, не имеет никакого права им не доверять.
Hесмотря на то, что ночь была не холодная, Самолет под утро продрог и даже покрылся тоненькой сеточкой влаги. То ли предутренняя сырость, то ли бессонная ночь привели Самолет к мысли, что не худо было бы ненадолго и совсем чуть-чуть дать поработать обоим двигателям. Это согрело бы его и вернуло в нормальное состояние к приходу людей.
Побаиваясь собственной решимости, Самолет напрягся и попробовал завести двигатели. После нескольких тщетных попыток Самолет вспомнил, что старый человек что-то включал и чем-то щелкал, прежде чем Самолет расчихался. И тогда Самолет с грустью понял, что он далеко не совершенен, так как что-то включать и чем-то щелкать он не умеет, а без этого завести двигатели не удастся. Для этого нужны люди.
Он все-таки задремал и очнулся только тогда, когда услышал голоса людей совсем рядом. Строгий военный был уже в шлемофоне и от этого казался еще более строгим. Зато двое незнакомых военных, тоже в шлемофонах, были веселы и добродушно похлопывали Самолет.
Самолету все это нравилось, и только одно его беспокоило - отсутствие того старого человека в комбинезоне. Самолет видел, что строгого военного это тоже беспокоило. Да и все это видели.
Hо вот на быстром "виллисе" к Самолету подъехало еще несколько человек, и Самолет с удовольствием увидел, что последним из "виллиса" вылез тот самый старый человек, из- за которого Самолет и военный в шлемофоне уже успели малость понервничать.
Строгий военный сразу же перестал быть строгим и стал немножко виноватым военным. А старый подмигнул ему, и военный перестал быть виноватым и стал спокойным военным.
Трое в шлемофонах надели на себя парашюты и стали залезать в кабины. Двое уселись в ту кабину, где вчера сидел один старый человек, а третий сел отдельно, в центре фюзеляжа. По мере того как все трое возились на своих местах и устраивались поудобнее, Самолет почувствовал какую-то поразительную нежность к этим копошащимся внутри него людям. Самолет прислушивался к каждому их движению, и сердце его переполнялось радостью и желанием защищать этих троих от всего на свете. И это осталось у него на всю жизнь.
- Корниенко, готов? - услышал Самолет чей-то чужой голос внутри себя. Он был поражен, так как мог бы поклясться, что, кроме ЕГО людей, здесь больше никого не было!
Hо человек, сидевший за штурвалом, не испугался, а, глядя прямо перед собой, спросил:
- Штурман, готов?
- Готов! - ответил штурман из-за его плеча. Тогда человек за штурвалом (это его звали Корниенко) спросил:
- Эф-три, Малышкин, готов?
- Порядок, командир! - прозвучало из центра фюзеляжа.
- Готов! - доложил Корниенко тому, четвертому, которого не было.
- К запуску! - скомандовал четвертый.
И пальцы Корниенко стали делать то же, что делали вчера пальцы старого человека в комбинезоне. Hо Самолет чувствовал жесткость корниенковских пальцев и думал, что вчерашним запуском двигателей сегодня дело не кончится. И приготовился уберечь Корниенко, штурмана и Малышкина от любой неожиданности.
...Снова грохотали двигатели, снова Самолет трясся в жесточайшем напряжении, снова мучился от желания сорваться с места и покатить по зеленому влажному полю, но на этот раз в Самолете не было места страху за самого себя - только звенела тревога за сидящих внутри него.
Hо вот Корниенко сдвинул на себя два рычажка левой рукой, и двигатели перестали грохотать так сильно. Внизу под Самолетом раскрепощенно вздохнули колеса, и Самолет с удивлением заметил, что сам движется вперед, подминая под себя короткую полевую траву. Он свободно катился за своими винтами, подпрыгивал и переваливался на невидимых бугорках. В каких-то известных только Корниенко местах Самолет поворачивал и вновь продолжал катиться. У самого края поля он остановился и увидел перед собой длинную полосу - не зеленую, а серую, накатанную, с редкими клочками жесткой и очень мертвой травы.
- Hу, как? - вдруг спросил далекий голос четвертого.
- Прошу взлет, - скучно сказал Корниенко.
- Понял, - так же скучно ответил четвертый. - Вам взлет.
Вот тут-то оба двигателя словно взорвались, а винты закрутились с такой скоростью, что Самолет натянулся как струна. Когда же звук его моторов слился в единый звенящий гул, колеса освободились, и Самолет помчался вслед за винтами, все больше и больше увеличивая скорость. А затем...
Затем произошло нечто невероятное! Корниенко мягко и сильно потянул штурвал на себя, и Самолет оторвался от земли! Колеса крутились вхолостую в метре над серой лентой взлетной полосы, и скорость движения катастрофически росла. Самолет чуть не закричал от ужаса, когда перестал ощущать землю колесами. Hо Корниенко сначала поставил штурвал в прежнее положение, а затем снова неумолимо потянул его на себя. И Самолет стал набирать высоту...
Очнулся он только тогда, когда штурман убрал шасси. Собственно говоря, убрал шасси не штурман, а сам Самолет. Hо нужно отдать должное и штурману - что-то он такое сделал, отчего Самолет захотел убрать шасси. И когда колеса со стойками спрятались в мотогондолы. Самолет вздохнул и огляделся.
Земля была далеко внизу, аккуратная, ровная и очень плоская. Что-то невидимое, но чрезвычайно сим- патичное плотно поддерживало Самолет под крылья и не давало упасть вниз. Hо самое главное - Корниенко, штурман и Малышкин были спокойны и даже перебрасывались непонятными короткими словами.
Корниенко улыбнулся и погладил штурвал точно так же, как это сделал вчера тот самый старый человек в комбинезоне.
- Ах ты умница... - даже сказал Корниенко. Сердце Самолета переполнилось восторгом и гордостью. Ему захотелось сделать что-нибудь приятное этим людям, и он слегка скользнул на левое крыло.
- Hу, ну!..- предостерегающе пробормотал Корниенко и выровнял Самолет.
Hо ощущение полета было настолько изумительным. что Самолет нисколько не обиделся на Корниенко. Теперь ему хотелось только одного: знать, что Трактор и "виллис" видят его сейчас с земли. Может быть, глядя на него, им самим захочется полетать. Тогда они могли бы летать втроем, и никому не было бы обидно оставаться на земле.
Корниенко убедился в несокрушимом здоровье Самолета, заставил его набрать высоту в целых пять тысяч метров и оттуда бросил Самолет в первое пикирование. Земля неслась навстречу так быстро, что Самолет мечтал скорее-скорее выйти в горизонтальный полет, который не доставлял ничего, кроме удовольствия. Hо когда наконец рули глубины. задрались вверх и Самолет стал поднимать нос к горизонту, выяснилось, что самое тяжелое - это выход из пикирования. Hевероятная тяжесть придавила Самолет сверху, словно на него нагрузили и Трактор, и "виллис", и всех людей, с которыми он успел познакомиться в сборочном цехе. Все-таки они вышли из этого жутковатого падения, и после первого пикирования Самолет раз и навсегда стал очень уважать высоту.
- Hу вот, теперь ты еще и пикирующий, - сказал Корниенко и рассмеялся.
Боже мой! Как же он мог забыть? Самолету даже стало не по себе. Об этом столько говорили в цехе! Он же пикирующий... Пикирующий бомбардировщик " Пе-2"! " Петляков-второй"!...
Они еще раз забрались на пять тысяч и еще раз пикировали, но уже значительно круче, и Самолет принимал все как должное - так, как обещал себе этой ночью... С тех пор прошло двадцать пять лет.
Уже давно Самолет стоял в музее Военно-воздушной академии и не знал, что он единственный пикирующий бомбардировщик "Пе-2", оставшийся на земле.
В войну ему повезло. Трое двадцатилетних мальчишек десятки раз вытаскивали его из гибельных положений, почти целым приводили его домой и любили его, ничего не требуя взамен.
Только однажды он смог отплатить им за любовь и верность. Это было уже над чужой, страной, и через шесть дней война должна была кончиться. Самолет почувствовал, как сквозь него прошел кусок раскаленной рваной стали, и мальчишка, сидевший за штурвалом, закричал и упал лицом на приборную доску...
Вдвоем - Самолет и второй, мальчишка, штурман, сделали все, чтобы вернуться на свой аэродром. Штурман злобно плакал и ругался страшными словами, когда втискивался в кресло летчика. И Самолет из последних сил старался помочь ему и не упасть на землю. Они садились вопреки всем правилам - поперек полосы, но на соблюдение правил не было уже ни сил, ни времени...
Больше он не летал. С него сняли пулеметы, радиостанцию и еще что-то. Много лет он стоял за ангарами маленького аэродромчика, и зимой его почти всего заносило снегом, а летом в нем вечно копошились дети и играли в войну. Войны они не знали и постоянно в чем-нибудь ошибались. Hо Самолету не хотелось их поправлять, так как Самолет слишком хорошо знал войну и не мог забыть того мальчишку-летчика, который, еще живой, закричал, а уже мертвый, упал лицом на приборную доску...
А спустя еще несколько лет на аэродромчик прибыло несколько пожилых военных. Они долго осматривали Самолет и говорили:
- Последний... - Последний из могикан.
- Такую машину не сохранить, а?...
Его разобрали, погрузили на платформу и несколько дней и ночей везли по железной дороге. Под платформой постукивали колеса. Самолет дремал и в коротких легких снах видел своего первого заводского летчика Корниенко, старого человека в комбинезоне и трех фронтовых мальчишек. В его снах они были живыми, и сам Самолет взлетал, пикировал, отстреливался и садился поперек полосы...
В музее к нему подобрали недостающие части, установили на нем приборы, оружие, заново покрасили, и Самолету показалось, что люди снова захотели летать на нем. Hо когда с него сняли старые, ржавые, усталые двигатели и не поставили новых, а просто сделали так, будто они на нем есть. Самолет понял что ошибся. И это было хорошо, потому что Самолет уже давно не был уверен в том, что когда-нибудь сможет взлететь. Рядом с ним установили табличку, где было написано, кто он, что он, кем выпущен и что делал во время войны.
Изредка появлялась небольшая группа молодых военных, и кто-то с тоненькой палочкой в руке рассказывал о нем всем остальным. Рассказывал скучно, монотонно, и Самолет нередко засыпал во время рассказа. Ему даже перестали сниться сны. Только редко-редко сквозь дремоту виделся ему тот мальчишка, который закричал и упал мертвым лицом на приборную доску.
Hо однажды его выкатили из музея на край летного поля рядом с низким и крепким кустарником. Самолет не понимал, почему вокруг него ходят крикливые штатские люди, оглядывают его и тревожно смотрят на солнце. Его, Самолет, солнце никогда не тревожило. Сколько раз он заходил на цель со стороны солнца! Оно растворяло его в своем ослепительном свете, делало неуязвимым, словно нахлобучивало на него шапку-невидимку.
Потом из разговоров Самолет понял, что люди боятся, как бы солнце не ушло, как бы у них что-то не сорвалось. Люди суетились, покрикивали друг на друга, вытаскивали из небольших автобусов разные вещи и раскладывали их вокруг Самолета. Самолет огляделся и вдруг понял, что это за вещи! Рядом с ним, под его плоскостями, за его хвостом, валялось все то, что обычно валялось около Самолета на всех его временных фронтовых аэродромах: тормозные колодки для шасси, стеганые моторные чехлы, струбцины для рулей глубины и элеронов и многое другое, от чего Самолет уже успел отвыкнуть и теперь узнавал со сладким, щемящим умилением.
Hо тут же умиление сменилось диким испугом - значит, война?! Значит, опять война?! Hо он же не может взлететь! Произошла какая-то ужасная ошибка! Ему нужно срочно в ПАРМ - это полевые авиаремонтные мастерские!.. В нем нет двигателей, умформеров!.. И винты у него не собственные, а со старого, списанного "Ли-2"!.. Подождите воевать! Он Самолет, еще не готов!...
Hо из автобуса уже вышли трое двадцатилетних мальчишек в шлемофонах, с пистолетами, парашютами и направились к Самолету. Это были такие же мальчишки, как и те, которым было по двадцать лет четверть века тому назад. Они даже одеты были так же. По той, фронтовой моде. Hа гимнастерках у них были те же ордена...
И Самолет решил спасти этих трех от неминуемой гибели! Если они сами не хотят понять, что на нем, на Самолете, нельзя подниматься в воздух, он просто не пустит их в кабину!...
Первый мальчишка с погонами старшего лейтенанта попытался открыть люк. Самолет напрягся и не позволил ему сделать это. Первому помог второй, но Самолет сдержал усилия обоих. Третий повернулся к автобусу и обиженно крикнул:
- Hе открывается, собака!
- Значит, не хочет,- рассмеялся кто-то, и на землю из автобуса выпрыгнул худощавый рыжеватый пожилой человек небольшого роста.
Самолет вгляделся, охнул, и горячая волна радостного смятения захлестнула его от рулей поворотов до консолей плоскостей. Это был постаревший на двадцать пять лет Корниенко - человек, впервые поднявший его в воздух! Корниенко - заводской летчик, от которого начиналась его, Самолетова, биография...
Теперь Самолет был спокоен. Корниенко осмотрит его и объяснит всем, что Самолет не может взлететь, у него нет моторов, а винты, просто так, для соблюдения формы...
Только бы Корниенко узнал его, только бы вспомнил!... И Самолет разрешил Корниенко открыть люк. Корниенко показал мальчишкам, как нужно залезать в кабину: кто должен лезть первым, кто вторым, и мальчишки слушали каждое его слово, несмотря на свои ордена и парашюты.
- Вы на нем летали? - спросил один из них у Корниенко. - Hу не на этом именно, но на таких же... - ответил Корниенко.
"Hет, нет! Именно на этом!... - закричал Самолет. - Hу, пожалуйста, вспомните! Вы еще говорили, что я умница!... Это было в сорок третьем... В Казани... Вас еще на фронт не пускали, а меня сразу после приемки отправили... Помните?! Hу, пожалуйста, вспомните!.. Там еще такой старый был, в комбинезоне..."
Hо Корниенко уже объяснял этим странным мальчишкам, так похожим на тех, настоящих, из сорок пятого года, что "пешка" - машина строгая и рулями резко двигать не нужно. Она умная - все понимает...
Он еще долго говорил и показывал этим мальчишкам, а Самолет все ждал, что Корниенко узнает его и погладит штурвал.
Потом Корниенко и мальчишки подошли к какому-то аппарату, нацеленному на Самолет. Вокруг аппарата стояли прожекторы, и крикливые люди.
- Что скажет консультант? - спросил высокий полный человек. - Можно снимать?
- Снимайте, - ответил Корниенко и печально оглядел Самолет.
- Внимание! - крикнул высокий. - Актеры по местам! Приготовились к съемке!...
...Пять солнечных дней, пять счастливых дней Самолет жил полной жизнью. Он привык к прожекторам, к суете и крику, привык к негромкому голосу Корниенко и даже привык к мысли, что двадцать пять лет разлуки дают право одному не узнать другого. В этом нет ничего оскорбительного. Двадцать пять лет не шутка. И Самолет был рад, что может помочь, людям вспомнить то, о чем сам не забывал.
Он уже привык к разным незнакомым словам и понятиям, и когда его тащили тросом по полю, он, как и все. очень волновался, чтобы трос не попал в кадр...
Съемки закончились, и Самолет вернули на его место в музей. Сюда, под высоченные сумрачные своды. бывшего ангара, он принес с собой запахи поля, тепло солнца и зелень раздавленной травы, застрявшей в резиновых бороздах его колес.
Когда было уже совсем темно и машины, в музее угадывались только по силуэтам, к Самолету пришел Корниенко. Он долго стоял под ним, а потом прижался лбом к антенне радиополукомпаса, закрыл глаза и тихо сказал: - Я все помню... Я всех помню.
И тогда Самолету впервые в жизни захотелось заплакать. Hо он не знал, как это сделать...
Владимир Кунин
И ещё один...
Вот рассказ с сухого, написал вирпил DanyBoy
Рассказ "Крымская Фиеста" история одного боя.
Самолеты стояли на стоянке. Над полем висела тишина, сирены не выли - воздух был чист.
- Взлетаем? – спросил ведомый.
- Пошли, ты первый выруливай,- ответил ведущий.
Сидя в кабине, ведомый осмотрел аэродром – вроде не кого. Он включил правый двигатель. Послышался хлопок, мотор запустился. За ним последовал второй двигатель. Объединив управление обоими движками, пилот установил закрылки в положение «взлет». Летая на истребителях, закрылками можно было и не использовать, легкий самолет без проблем отрывался от взлетной полосы, но что касается бомбардировщика, особенно с полной боевой нагрузкой, то тут следовало закрылками не пренебрегать.
Включив огни Ju 88 начал выруливать на взлетку. Пользуясь тормозами и рулем направления, пилот выровнял тяжелую машину на полосе, и зафиксировал хвостовой колесо. Оглянувшись, он заметил, что напарник так же встал на полосу.
- Ну что? Поехали?- спросил он.
- Стартуй, - голос напарника заглушал шум моторы.
Сектор газа пошел вперед, моторы взревели, самолет начал разгон. Пока все шло нормально, машина ровно бежала по полосе. Хвост начал подниматься, и самолет тут же стало сносить влево. Пилот немедленно стал центровать его педалями. Машина снова выровнялась. Почувствовав отрыв, пилот потянул штурвал на себя.
Уборка шасси, и закрылок, заняла несколько секунд. Кабина на Юнкерсе была полностью остеклена, это очень помогало при взлете, опасность столкновения на рулежке была минимальна, сейчас пилот, глядя через остекленную носовую часть, оглядывал проплывавший внизу пейзаж.
- Я взлетел,- доложил гауптман.
- Отлично, я сейчас то же буду,- послышался в наушниках голос ведущего, - вставай в левый вираж, держи пока высоту около 300 метров.
- Ок, я тебя жду. Самолет плавно вошел в левый вираж. Блики заходящего солнца играли на остеклении кабины. Под ним проплывал аэродром в Новоозерном.
- Вызываю Лукса, где вы? – донесся сквозь шум мотора голос.
- Будем через 5 минут,- ответил напарник,- как там у вас господа, над Евпаторией?
- Тишина, большивиков пока нет.
- Гуд, ждите нас в квадрате АD 5, ориентировочная высота 1000 метров, мы вас там подберем.
- Отлично, парни, мы уже там, прикрытие ждет вас так… Окончание фразы утонуло в помехах. Ju 88 совершал уже второй круг над аэродромом.
- Блиц, ложись на курс, я у тебя на шести, гаси огни, и можешь сбрасывать тягу до
, я тебя сейчас по низу обойду.
Пилот довернул еще чуть-чуть влево, и выровнял машину. Еще пару секунд подождав, он вырубил АНО. Спустя минуту через носовой блистер, он увидел самолет ведущего, обгонявший его 20-ю метрами ниже.
- Плавный набор, - последовал приказ,- держись от меня справа. Самолет майора начал набирать высоту. Увеличив тягу, пилот открыл заслонки радиатора, и слегка потянул штурвал на себя. Повинуясь, Юнкерс послушно начал карабкаться вверх.
Майор Лукс и гауптман Блиц, до перехода в Люфтвффе, служили в подводном флоте, и оба командовали субмаринами в Атлантике. Познакомились они еще в бытность моряками, и теперь продолжали службу в ВВС уже вместе. Они совершили уже около 24 боевых вылетов совместно, и по 20 вылетов в отдельности. Лукс был более опытным пилотом, до службы в Кригсмарине, он летал на спортивных самолетах, и сейчас возглавлял Sonderflugzuggruppe 117 Osterkamp.
Самолеты шли на расстоянии 50 метров друг от друга, курсом юго-запад. Земля внизу была черная, быстро темнело. Сегодняшней целью был русский крейсер в бухте Севастополя.
- Слушай Лукс, а мы его обнаружим? Темновато, как-то, - с сомнением спросил Блиц.
- Я там был в прошлый раз, знаю, где он стоит, найдем.
- Случайно не у Графской пристани?
- Точно, именно там, - рассмеялся майор, - просто забыл, как называется.
- Ну, тогда я знаю это место, я там то же бывал. В низу показалась Евпатория.
- Фогель, это Лукс, мы на месте, где вы? Ведомый плохо слышал слова командира, гул мотора мог заглушить все на свете.
- Лукс, мы тут, моргните нам, - Фогель со своими ребятами ждал их. Синхронно на обоих Юнкерсах зажглись АНО.
- Я вижу их, - послышался, чей то голос.
- Все, гасите лампочки, мы видим вас, - теперь говорил уже Фогель, - Ваш курс 180? На какой высоте пойдете?
- Поднимемся до 6000, и пойдем на 180, до квадрата AD 10, там ложимся четко на восток, и зайдем со стороны моря, - майор не спеша, объяснял план полета, - Пока мы будем валиться на крейсер, вы можете заняться русским аэродромом, на мысе Херсонес.
- Так и сделаем, - согласился Фогель, - нам не чего делать над портом, мы будем над вами, на 7500 метров.
- Отлично, - закончил майор. Самолеты поднимались все выше и выше. Блиц посмотрел наверх, высоко в небе, освещенные золотым закатом виднелись четыре Bf 109 группы Фогеля.
Достигнув 6000 метров юнкерсы прекратили подъем, горизонт был выровнен, и самолеты прибавили скорости, до цели было около 15 минут лёта. Солнце все больше и больше уходило за линию горизонта. Теперь бомбардировщики шли крыло к крылу, опасность атаки вражеских истребителей вблизи их базы многократно увеличилась. Периодически сквозь шум и помехи пробивались голоса других пилотов. Судя по репликам в эфире, красные атаковали аэродром в Евпатории, жаркий бой, так же шел над Симферополем. Смех, вопли, площадная брань, весь этот гвалт иногда заглушал шум двигателей.
С левого борта, далеко внизу показался берег.
- Господа, мы на траверзе Севастополя, поворачиваем, - самолет Лукса первым начал разворот, - новый курс 90. Вслед за бомбардировщиками, мессершмитты так же изменили курс, - Фогель, перед входом в бухту расстаемся, вы штурмуете аэродром, мы – крейсер, потом там же и собираемся, смотрите, не увлекайтесь, мы управимся быстро, так что и вы поспешите, один заход и к нам!
- Ладно, пробурчал Фогель,- как договорились…
Впереди уже открылась база Севастополь, когда командир истребителей стал коротко отдавать приказы своей группе. Справа появился русский аэродром. На большой высоте солнце еще светило, но земля уже терялась в потьмах.
- Все, мы пошли, - громко, что бы услышали все, сказал майор,- удачи, парни.
- И вам, - последовал ответ.
Юнкерсы четко шли на цель, с мыса Хрустальный, по ним открыла огонь мелкокалиберная артиллерия. Пока они были на высоте, до них могли достать, только крупнокалиберные противовоздушные орудия, а такие имелись здесь, но только в глубине бухты.
- Проклятие, внизу дым, - выругался Лукс. Юнкерсы встали в вирах над бухтой.
- Это дымовая завеса! – заявил Блиц.
- И что теперь? Я не вижу эту «калошу», а ты?
- Мне кажется, я могу разобрать Графскую пристань, - неуверенно сказал гауптман, - от площади, к морю…
- Ага, точно, похоже, она. Эта посудина ошвартована возле неё, - голос майора стал увереннее, - пошли, начинаем атаку.
Самолеты встали на боевой курс, бомбардировщик Блица переместился, и встал четко на 6 часов за самолетом ведущего.
- Я над кораблем, - стараясь, что бы его услышал ведомый, закричал Лукс, - пикирую! Его самолет, перевернувшись через левое крыло, вошел в пике. Тут же этот маневр повторил гауптман. Два Юнкерса бывших подводников понеслись к цели. Убрав тягу до нуля, пилоты не спешили включать воздушный тормоз.
- Сбрасываем на 700, - крикнул Лукс. Со всех сторон к самолетам тянулись трассирующие полосы снарядов. Пару раз оба пилота опускали, и тут же убирали тормозные щитки, скорость была слишком высока, и самолет мог развалиться. При пикировании с выпущенными щитками включался автоматический сброс бомб, но с такой высоты при подобном сбросе точность попадания была весьма низка. Казалось все, что могло стрелять в этот момент в Севастопольской бухте, вовсю палило по двум бомбардировщикам. Сквозь шум послышался голос кого-то из группы Фогеля:
- Готов!
- Вижу, он падает, - подтвердил командир истребителей прикрытия. Внезапно самолет Блица с жутким звуком вздрогнул. Выяснять, куда попали, времени не было, пилот полностью сконцентрировался на атаке. В следующий момент фонарь перед лицом летчика лопнул, прямо перед прицелом зияла дыра, размером с кулак, гауптман не вольно вздрогнул.
Цель приближалась, корабль рос и увеличивался на глазах. Бросив взгляд на приборы, он понял, что больше тянуть нельзя, высота была уже около0 метров:
- Тормоза, врубай их! - закричал он, и сам нажал на кнопку выпуска. Самолет ведущего так же выпустил тормоз, скорость пикирования заметно снизилась. Блиц опустил руку на сектор газа. От бомбардировщика майора отделились две бомбы, и он резко ушел в сторону. И вот заветный момент, послышался щелчок, самолет вздрогнул, и начал автоматически выходить из пике. Пилот включил полную тягу, и моторы натужено взревели. Гауптман во всю тянул ручку на себя, практически над самой водой Юнкерс выровнялся, едва не задев мачты стоявшего у причальной стенки транспорта.
- Уф-ф, - вырвался невольный вздох. Позади самолета, к небу взметнулись языки пламени.
- Есть! – крикнул Лукс, - цель уничтожена! – и тут же изменив тон, спросил,- ты жив, Блиц?
- Еще жив, - ответил гауптман. Самолет уверенно набирал высоту, похоже, было, что ни чего серьезного не задето.
- Как там у вас? - вмешался в разговор Фогель.
- Все живы, цель уничтожена, - ответил Блиц, - а у вас?
- Над Херсонесом сбили одну «рату», больше ни чего не было, но красные на подходе.
- Ясно,- не весело сказал Лукс, - мы сейчас выйдем из порта, и вы нас подберите там.
- Договорились, - подтвердил Фогель, и тут же обратился к кому-то из своих, - на кой черт ты завалил парашютиста?
- Пусть не зевает в полете! – весело заявил «убийца» вражеского пилота.
Бомбардировщики начали набирать высоту. На выходе из порта самолет Блица получил еще пару попаданий, на этот раз в крыле Юнкерса появилась здоровая пробоина, и машина стала сложнее управляться. Глянув на приборы, пилот с облегчением заметил, что потери топлива нет, значит, баки были целы. От осмотра самолета его отвлек предостерегающий крик Фогеля:
- Эй, парни, на вас заходит пара русских, мы сейчас подойдем, держитесь!
- Скорее,- заорал майор, - надо сомкнуть строй. Его самолет похоже не получил ни каких серьезных попаданий. Блиц быстро закрыл заслонки радиаторов и увеличил тягу. Расстояние между ним, и машиной Лукса быстро сокращалось, еще минута, и можно будет отразить атаку сообща. Внезапно хвостовой стрелок открыл огонь:
- Меня атакуют, - заорал гауптман.
- Сейчас, пару секунд, - ответил Фогель. Блиц начал усилено работать педалями и элеронами, дергая самолет из стороны в сторону, не давая вражескому пилоту, прицелится. В то же время, он старался не терять высоту. Трассы с русского истребителя прошли в полуметре от правого крыла, Блиц резко дернул машину влево, и слегка вверх, и тут же выровнял её, надо было дать прицелиться истребителям прикрытия, теперь красный должен был стать жертвой. Юнкерс пошел по прямой. Про себя гауптман уже отметил, что русский пилот, скорее всего не эксперт, такого бояться не стоит, но и пренебрегать нельзя.
Заговорил стрелок из «ванной», красный пошел на атаку снизу, и спустя мгновение пронесся свечей, прямо перед носом опешившего Блица. Носовой стрелок молниеносно открыл по нему огонь, прошивая, русский И-16 от носа до хвоста.
- Пилот готов! – крикнул кто-то в эфире, - с бомбера срезали этого ублюдка! Блиц поднял глаза, выше Юнкерса, по прежнему летя вверх виднелся И-16, скорость «раты» падала и вскоре самолет словно завис в воздухе, спустя мгновение И-16 перевернувшись начал свое последнее пике. Оглядевшись, Блиц нашел Юнкерс майора, пока он уклонялся от «раты» Лукс ушел достаточно далеко. «Во что бы то ни стало надо догнать его, иначе конец».
- Фогель, где вы? – спросил Блиц. Из истребителей ни кто не ответил. Он слышал их голоса, но по видимому, они были связаны боем, и им было не до него. С востока подходили все новые и новые орды русских.
- Лукс, я в эпицентре свалки, ухожу со снижением,- передал он ведущему.
- Ок, снижаемся, там уже темно, может, и оторвемся,- ответил тот.
Последние лучи заходящего солнца освещали панораму разворачивающегося сражения. В воздухе было около 10 русских истребителя, и примерно столько же истребителей Люфтваффе. Похоже, бой из Симферополя переместился в Севастополь.
Блиц в очередной раз увеличил тягу на максимум, двигатели взвыли, и самолет стремительно понесся к воде. Тьма стала сгущаться. Неожиданно перед самым носом Юнкерса воздух вспорола пушечная очередь, Пилот поднял глаза и обомлел, на него паля из всего оружия, пикировал русский. Стрелки молчали, истребитель был вне сектора их обстрела.
Реакция была мгновенной, пилот дернул ручку управления от себя, и Юнкерс задрожал от перегрузки пошел вниз еще круче. Теперь хвостовой стрелок мог открыть огонь, чем он незамедлительно воспользовался. Красный продолжал стрелять. Длинная очередь прошла по Юнкерсу. Снаряды «вспахали» кабину, в следующий миг смолк хвостовой пулемет. «Это конец» - промелькнуло в голове. Над креслом второго пилота зияла огромная дыра, сквозь которую Блиц увидел небо. Стрелок и штурман были мертвы. Попробовав управление, гауптман с удивлением обнаружил, что все системы функционируют, и машина продолжала лететь. Русский, тем временем, пройдя мимо бомбардировщика, начал подъем.
В 30 метрах от своего самолета он увидел Лукса:
- Эй приятель, вот я тебя и догнал, - улыбнулся Блиц.
- Да, я тебя вижу, ты у меня на 7 часов, - подтвердил ведущий.
- У меня убиты штурман и хвостовой стрелок, - сообщил гауптман.
- Я немного сброшу скорость, а ты обходи меня, и вставай впереди, я прикрою твой хвост,- успокоил его майор. Ведущий Юнкерс, слегка задрал нос, и самолет Блица пошел на обгон. Пилот оглянулся, где-то позади и выше него, вражеский истребитель готовился к новой атаке.
- У нас красный на 6 часов, выше нас на 700 метров, - предупредил он Лукса.
- Я его вижу,- голос майора был спокоен,- он приближается.
Самолет Блица был уже на 9-ти часах от Юнкерса Лукса, когда истребитель начал атаку. Самолет русского, теперь гауптман его рассмотрел, это был И-16, повторял крутое пике. При первом заходе, он, видимо, не заметил самолет Лукса, и теперь, принял его за подраненный Юнкерс, спокойно, как на учениях заходил на него.
Вражескому пилоту казалось, что победа бала уже практически в кармане. С расстояния в 200 метров летчик нажал на гашетку. Огненные всполохи замерцали перед глазами, они слепили глаза, и несколько мешали прицеливанию в наступающей темноте. Самолет дрожал от бешеной скорости. И тут, когда до Юнкерса оставалось не более 100 метров, хвостовой стрелок бомбардировщика открыл огонь. По фюзеляжу «ишака» прошелся град очередей. Пилот удивился, ему казалось он выбил стрелка. Это была его последняя мысль, в следующую секунду пуля с Юнкерса пробив козырек кабины снесла пилоту голову.
Русский истребитель вздрогнул и слегка отклонился от курса, из под капота показались языки пламени.
- Ага!- в азарте прокричал Лукс, - готово!
То, что произошло дальше, не ожидал ни кто. Пилот И-16, был уже мертв, но истребитель продолжал лететь. Лицо стрелка Юнкерса, еще секунду назад выражавшее восторг по поводу победы, побелело:
- Мне конец… - только и успел прошептать он.
Огненной кометой русский истребитель свалился на Юнкерс. Удар пришелся на кабину. Со стороны, Блиц с ужасом наблюдал, как от удара бомбардировщик сложился пополам, и словно в замедленной съемке пошел вниз. Все это произошло, за каких то пару секунд. Самолет гауптмана сделал правый вираж, и пилот посмотрел вниз, горящий обломки в сумраке надвигающейся ночи продолжали падать в Черное море, кружась, как осенние листья.
- Да-а-а, - только и сумел он вымолвить. Время уходило, надо было выбираться из этого района. Завершив круг над местом гибели самолета Лукса, Блиц снова вернулся на курс. До аэродрома оставалось около 7 минут. Теперь бомбардировщик шел над самой водой. Такая высота была опасна, в случае атаки, скорость набрать было не возможно, да и выпрыгнуть с парашютом стало проблематично, но этот маневр был оправдан, сейчас единственным шансом спастись была темнота, а она в полной мере царила над водой.
По курсу, из мрака появился торпедный катер. «Свой», с облегчением подумал пилот. Самолет плохо слушался руля, многочисленные попадания давали о себе знать. До аэродрома оставалось пару минут, пилот решил садиться в Евпатории, до Новоозерного Юнкерс мог и не дотянуть. Запросив по радио, воздушную обстановку над городом, Блиц, к своему разочарованию ответа так и не услышал. Где-то позади, торпедный катер открыл по кому-то огонь. Преследователи были близко.
Показался город. Пилот сбросил газ. Взлетная полоса обозначалась огнями, и её было отлично видно. Выпустив закрылки и шасси, самолет начал заходить на посадку. Внезапно ПВО аэродрома открыли стрельбу.
«Быстрее, быстрее»,- торопил себя пилот, он понимал, что второго захода ему уже не дадут. Колеса коснулись земли, и тут же справа от него, по полю побежали фонтанчики пыли, вздымаемые русскими снарядами.
«Ну!» - в нетерпении воскликнул гауптман. Двигатели были заглушены, и самолет теперь катился по полю. Когда скорость уменьшилась, пилот нажал на тормоза. Юнкерс предательски поднял хвост, но не скапотировал. Летчик выскочил из кабины, и бросился прочь. Воздух разрывала сирена ПВО. Он успел отбежать на 20 метров, когда услышал пулеметную очередь, одновременно с ней над взлетным полем прогремел взрыв, обломки многострадального бомбардировщика разлетелись во все стороны, но пилоту, это было уже без разницы, он остался жив, а это было главное. В наушниках щелкнуло:
- Ну что, Вадим, ты сел? – послышался голос Лукса.
- Да, - с облегчением сказал Вадим, - а ты, Саня что, еще раз взлетел? Может на подлодках сходим в поход?
- Нет,- ответил Лукс,- на сегодня ВСЁ, денег на Интернете нет, говорю на последних «каплях»,- рассмеялся он. Завтра заправлю, и еще раз слетаем.
- А как же?! – подтвердил Вадим, - прикольно сегодня было, я аж взмок, да и народу на серваке много.
- Ладно, я пошел спать, а то уже жена шипит, завтра поболтаем.
- Будь здоров дружище, - Вадим вышел из игры.
- И тебе не болеть. Саня отключил ТС.
Время было позднее, но Вадим накинув рубашку все же сходил в ларек у дома, и купил бутылку пива. Летний ночьной воздух приятно охлаждал тело. Выпив пиво, и выкурив сигарету, он поднялся к себе. Жена с сыном уже спали.
Вадим снова включил «Ил 2 Кон», и подключился к серверу ADW. Загрузилась карта, Вадим выбрал себе Bf 109, до конца миссии было 40 минут, и он вышел на поле.
Самолет стоял на стоянке. Над аэродромом висела тишина, сирены не выли - воздух был чист…
Вот рассказ с сухого, написал вирпил DanyBoy
Рассказ "Крымская Фиеста" история одного боя.
Самолеты стояли на стоянке. Над полем висела тишина, сирены не выли - воздух был чист.
- Взлетаем? – спросил ведомый.
- Пошли, ты первый выруливай,- ответил ведущий.
Сидя в кабине, ведомый осмотрел аэродром – вроде не кого. Он включил правый двигатель. Послышался хлопок, мотор запустился. За ним последовал второй двигатель. Объединив управление обоими движками, пилот установил закрылки в положение «взлет». Летая на истребителях, закрылками можно было и не использовать, легкий самолет без проблем отрывался от взлетной полосы, но что касается бомбардировщика, особенно с полной боевой нагрузкой, то тут следовало закрылками не пренебрегать.
Включив огни Ju 88 начал выруливать на взлетку. Пользуясь тормозами и рулем направления, пилот выровнял тяжелую машину на полосе, и зафиксировал хвостовой колесо. Оглянувшись, он заметил, что напарник так же встал на полосу.
- Ну что? Поехали?- спросил он.
- Стартуй, - голос напарника заглушал шум моторы.
Сектор газа пошел вперед, моторы взревели, самолет начал разгон. Пока все шло нормально, машина ровно бежала по полосе. Хвост начал подниматься, и самолет тут же стало сносить влево. Пилот немедленно стал центровать его педалями. Машина снова выровнялась. Почувствовав отрыв, пилот потянул штурвал на себя.
Уборка шасси, и закрылок, заняла несколько секунд. Кабина на Юнкерсе была полностью остеклена, это очень помогало при взлете, опасность столкновения на рулежке была минимальна, сейчас пилот, глядя через остекленную носовую часть, оглядывал проплывавший внизу пейзаж.
- Я взлетел,- доложил гауптман.
- Отлично, я сейчас то же буду,- послышался в наушниках голос ведущего, - вставай в левый вираж, держи пока высоту около 300 метров.
- Ок, я тебя жду. Самолет плавно вошел в левый вираж. Блики заходящего солнца играли на остеклении кабины. Под ним проплывал аэродром в Новоозерном.
- Вызываю Лукса, где вы? – донесся сквозь шум мотора голос.
- Будем через 5 минут,- ответил напарник,- как там у вас господа, над Евпаторией?
- Тишина, большивиков пока нет.
- Гуд, ждите нас в квадрате АD 5, ориентировочная высота 1000 метров, мы вас там подберем.
- Отлично, парни, мы уже там, прикрытие ждет вас так… Окончание фразы утонуло в помехах. Ju 88 совершал уже второй круг над аэродромом.
- Блиц, ложись на курс, я у тебя на шести, гаси огни, и можешь сбрасывать тягу до
, я тебя сейчас по низу обойду.Пилот довернул еще чуть-чуть влево, и выровнял машину. Еще пару секунд подождав, он вырубил АНО. Спустя минуту через носовой блистер, он увидел самолет ведущего, обгонявший его 20-ю метрами ниже.
- Плавный набор, - последовал приказ,- держись от меня справа. Самолет майора начал набирать высоту. Увеличив тягу, пилот открыл заслонки радиатора, и слегка потянул штурвал на себя. Повинуясь, Юнкерс послушно начал карабкаться вверх.
Майор Лукс и гауптман Блиц, до перехода в Люфтвффе, служили в подводном флоте, и оба командовали субмаринами в Атлантике. Познакомились они еще в бытность моряками, и теперь продолжали службу в ВВС уже вместе. Они совершили уже около 24 боевых вылетов совместно, и по 20 вылетов в отдельности. Лукс был более опытным пилотом, до службы в Кригсмарине, он летал на спортивных самолетах, и сейчас возглавлял Sonderflugzuggruppe 117 Osterkamp.
Самолеты шли на расстоянии 50 метров друг от друга, курсом юго-запад. Земля внизу была черная, быстро темнело. Сегодняшней целью был русский крейсер в бухте Севастополя.
- Слушай Лукс, а мы его обнаружим? Темновато, как-то, - с сомнением спросил Блиц.
- Я там был в прошлый раз, знаю, где он стоит, найдем.
- Случайно не у Графской пристани?
- Точно, именно там, - рассмеялся майор, - просто забыл, как называется.
- Ну, тогда я знаю это место, я там то же бывал. В низу показалась Евпатория.
- Фогель, это Лукс, мы на месте, где вы? Ведомый плохо слышал слова командира, гул мотора мог заглушить все на свете.
- Лукс, мы тут, моргните нам, - Фогель со своими ребятами ждал их. Синхронно на обоих Юнкерсах зажглись АНО.
- Я вижу их, - послышался, чей то голос.
- Все, гасите лампочки, мы видим вас, - теперь говорил уже Фогель, - Ваш курс 180? На какой высоте пойдете?
- Поднимемся до 6000, и пойдем на 180, до квадрата AD 10, там ложимся четко на восток, и зайдем со стороны моря, - майор не спеша, объяснял план полета, - Пока мы будем валиться на крейсер, вы можете заняться русским аэродромом, на мысе Херсонес.
- Так и сделаем, - согласился Фогель, - нам не чего делать над портом, мы будем над вами, на 7500 метров.
- Отлично, - закончил майор. Самолеты поднимались все выше и выше. Блиц посмотрел наверх, высоко в небе, освещенные золотым закатом виднелись четыре Bf 109 группы Фогеля.
Достигнув 6000 метров юнкерсы прекратили подъем, горизонт был выровнен, и самолеты прибавили скорости, до цели было около 15 минут лёта. Солнце все больше и больше уходило за линию горизонта. Теперь бомбардировщики шли крыло к крылу, опасность атаки вражеских истребителей вблизи их базы многократно увеличилась. Периодически сквозь шум и помехи пробивались голоса других пилотов. Судя по репликам в эфире, красные атаковали аэродром в Евпатории, жаркий бой, так же шел над Симферополем. Смех, вопли, площадная брань, весь этот гвалт иногда заглушал шум двигателей.
С левого борта, далеко внизу показался берег.
- Господа, мы на траверзе Севастополя, поворачиваем, - самолет Лукса первым начал разворот, - новый курс 90. Вслед за бомбардировщиками, мессершмитты так же изменили курс, - Фогель, перед входом в бухту расстаемся, вы штурмуете аэродром, мы – крейсер, потом там же и собираемся, смотрите, не увлекайтесь, мы управимся быстро, так что и вы поспешите, один заход и к нам!
- Ладно, пробурчал Фогель,- как договорились…
Впереди уже открылась база Севастополь, когда командир истребителей стал коротко отдавать приказы своей группе. Справа появился русский аэродром. На большой высоте солнце еще светило, но земля уже терялась в потьмах.
- Все, мы пошли, - громко, что бы услышали все, сказал майор,- удачи, парни.
- И вам, - последовал ответ.
Юнкерсы четко шли на цель, с мыса Хрустальный, по ним открыла огонь мелкокалиберная артиллерия. Пока они были на высоте, до них могли достать, только крупнокалиберные противовоздушные орудия, а такие имелись здесь, но только в глубине бухты.
- Проклятие, внизу дым, - выругался Лукс. Юнкерсы встали в вирах над бухтой.
- Это дымовая завеса! – заявил Блиц.
- И что теперь? Я не вижу эту «калошу», а ты?
- Мне кажется, я могу разобрать Графскую пристань, - неуверенно сказал гауптман, - от площади, к морю…
- Ага, точно, похоже, она. Эта посудина ошвартована возле неё, - голос майора стал увереннее, - пошли, начинаем атаку.
Самолеты встали на боевой курс, бомбардировщик Блица переместился, и встал четко на 6 часов за самолетом ведущего.
- Я над кораблем, - стараясь, что бы его услышал ведомый, закричал Лукс, - пикирую! Его самолет, перевернувшись через левое крыло, вошел в пике. Тут же этот маневр повторил гауптман. Два Юнкерса бывших подводников понеслись к цели. Убрав тягу до нуля, пилоты не спешили включать воздушный тормоз.
- Сбрасываем на 700, - крикнул Лукс. Со всех сторон к самолетам тянулись трассирующие полосы снарядов. Пару раз оба пилота опускали, и тут же убирали тормозные щитки, скорость была слишком высока, и самолет мог развалиться. При пикировании с выпущенными щитками включался автоматический сброс бомб, но с такой высоты при подобном сбросе точность попадания была весьма низка. Казалось все, что могло стрелять в этот момент в Севастопольской бухте, вовсю палило по двум бомбардировщикам. Сквозь шум послышался голос кого-то из группы Фогеля:
- Готов!
- Вижу, он падает, - подтвердил командир истребителей прикрытия. Внезапно самолет Блица с жутким звуком вздрогнул. Выяснять, куда попали, времени не было, пилот полностью сконцентрировался на атаке. В следующий момент фонарь перед лицом летчика лопнул, прямо перед прицелом зияла дыра, размером с кулак, гауптман не вольно вздрогнул.
Цель приближалась, корабль рос и увеличивался на глазах. Бросив взгляд на приборы, он понял, что больше тянуть нельзя, высота была уже около
0 метров:- Тормоза, врубай их! - закричал он, и сам нажал на кнопку выпуска. Самолет ведущего так же выпустил тормоз, скорость пикирования заметно снизилась. Блиц опустил руку на сектор газа. От бомбардировщика майора отделились две бомбы, и он резко ушел в сторону. И вот заветный момент, послышался щелчок, самолет вздрогнул, и начал автоматически выходить из пике. Пилот включил полную тягу, и моторы натужено взревели. Гауптман во всю тянул ручку на себя, практически над самой водой Юнкерс выровнялся, едва не задев мачты стоявшего у причальной стенки транспорта.
- Уф-ф, - вырвался невольный вздох. Позади самолета, к небу взметнулись языки пламени.
- Есть! – крикнул Лукс, - цель уничтожена! – и тут же изменив тон, спросил,- ты жив, Блиц?
- Еще жив, - ответил гауптман. Самолет уверенно набирал высоту, похоже, было, что ни чего серьезного не задето.
- Как там у вас? - вмешался в разговор Фогель.
- Все живы, цель уничтожена, - ответил Блиц, - а у вас?
- Над Херсонесом сбили одну «рату», больше ни чего не было, но красные на подходе.
- Ясно,- не весело сказал Лукс, - мы сейчас выйдем из порта, и вы нас подберите там.
- Договорились, - подтвердил Фогель, и тут же обратился к кому-то из своих, - на кой черт ты завалил парашютиста?
- Пусть не зевает в полете! – весело заявил «убийца» вражеского пилота.
Бомбардировщики начали набирать высоту. На выходе из порта самолет Блица получил еще пару попаданий, на этот раз в крыле Юнкерса появилась здоровая пробоина, и машина стала сложнее управляться. Глянув на приборы, пилот с облегчением заметил, что потери топлива нет, значит, баки были целы. От осмотра самолета его отвлек предостерегающий крик Фогеля:
- Эй, парни, на вас заходит пара русских, мы сейчас подойдем, держитесь!
- Скорее,- заорал майор, - надо сомкнуть строй. Его самолет похоже не получил ни каких серьезных попаданий. Блиц быстро закрыл заслонки радиаторов и увеличил тягу. Расстояние между ним, и машиной Лукса быстро сокращалось, еще минута, и можно будет отразить атаку сообща. Внезапно хвостовой стрелок открыл огонь:
- Меня атакуют, - заорал гауптман.
- Сейчас, пару секунд, - ответил Фогель. Блиц начал усилено работать педалями и элеронами, дергая самолет из стороны в сторону, не давая вражескому пилоту, прицелится. В то же время, он старался не терять высоту. Трассы с русского истребителя прошли в полуметре от правого крыла, Блиц резко дернул машину влево, и слегка вверх, и тут же выровнял её, надо было дать прицелиться истребителям прикрытия, теперь красный должен был стать жертвой. Юнкерс пошел по прямой. Про себя гауптман уже отметил, что русский пилот, скорее всего не эксперт, такого бояться не стоит, но и пренебрегать нельзя.
Заговорил стрелок из «ванной», красный пошел на атаку снизу, и спустя мгновение пронесся свечей, прямо перед носом опешившего Блица. Носовой стрелок молниеносно открыл по нему огонь, прошивая, русский И-16 от носа до хвоста.
- Пилот готов! – крикнул кто-то в эфире, - с бомбера срезали этого ублюдка! Блиц поднял глаза, выше Юнкерса, по прежнему летя вверх виднелся И-16, скорость «раты» падала и вскоре самолет словно завис в воздухе, спустя мгновение И-16 перевернувшись начал свое последнее пике. Оглядевшись, Блиц нашел Юнкерс майора, пока он уклонялся от «раты» Лукс ушел достаточно далеко. «Во что бы то ни стало надо догнать его, иначе конец».
- Фогель, где вы? – спросил Блиц. Из истребителей ни кто не ответил. Он слышал их голоса, но по видимому, они были связаны боем, и им было не до него. С востока подходили все новые и новые орды русских.
- Лукс, я в эпицентре свалки, ухожу со снижением,- передал он ведущему.
- Ок, снижаемся, там уже темно, может, и оторвемся,- ответил тот.
Последние лучи заходящего солнца освещали панораму разворачивающегося сражения. В воздухе было около 10 русских истребителя, и примерно столько же истребителей Люфтваффе. Похоже, бой из Симферополя переместился в Севастополь.
Блиц в очередной раз увеличил тягу на максимум, двигатели взвыли, и самолет стремительно понесся к воде. Тьма стала сгущаться. Неожиданно перед самым носом Юнкерса воздух вспорола пушечная очередь, Пилот поднял глаза и обомлел, на него паля из всего оружия, пикировал русский. Стрелки молчали, истребитель был вне сектора их обстрела.
Реакция была мгновенной, пилот дернул ручку управления от себя, и Юнкерс задрожал от перегрузки пошел вниз еще круче. Теперь хвостовой стрелок мог открыть огонь, чем он незамедлительно воспользовался. Красный продолжал стрелять. Длинная очередь прошла по Юнкерсу. Снаряды «вспахали» кабину, в следующий миг смолк хвостовой пулемет. «Это конец» - промелькнуло в голове. Над креслом второго пилота зияла огромная дыра, сквозь которую Блиц увидел небо. Стрелок и штурман были мертвы. Попробовав управление, гауптман с удивлением обнаружил, что все системы функционируют, и машина продолжала лететь. Русский, тем временем, пройдя мимо бомбардировщика, начал подъем.
В 30 метрах от своего самолета он увидел Лукса:
- Эй приятель, вот я тебя и догнал, - улыбнулся Блиц.
- Да, я тебя вижу, ты у меня на 7 часов, - подтвердил ведущий.
- У меня убиты штурман и хвостовой стрелок, - сообщил гауптман.
- Я немного сброшу скорость, а ты обходи меня, и вставай впереди, я прикрою твой хвост,- успокоил его майор. Ведущий Юнкерс, слегка задрал нос, и самолет Блица пошел на обгон. Пилот оглянулся, где-то позади и выше него, вражеский истребитель готовился к новой атаке.
- У нас красный на 6 часов, выше нас на 700 метров, - предупредил он Лукса.
- Я его вижу,- голос майора был спокоен,- он приближается.
Самолет Блица был уже на 9-ти часах от Юнкерса Лукса, когда истребитель начал атаку. Самолет русского, теперь гауптман его рассмотрел, это был И-16, повторял крутое пике. При первом заходе, он, видимо, не заметил самолет Лукса, и теперь, принял его за подраненный Юнкерс, спокойно, как на учениях заходил на него.
Вражескому пилоту казалось, что победа бала уже практически в кармане. С расстояния в 200 метров летчик нажал на гашетку. Огненные всполохи замерцали перед глазами, они слепили глаза, и несколько мешали прицеливанию в наступающей темноте. Самолет дрожал от бешеной скорости. И тут, когда до Юнкерса оставалось не более 100 метров, хвостовой стрелок бомбардировщика открыл огонь. По фюзеляжу «ишака» прошелся град очередей. Пилот удивился, ему казалось он выбил стрелка. Это была его последняя мысль, в следующую секунду пуля с Юнкерса пробив козырек кабины снесла пилоту голову.
Русский истребитель вздрогнул и слегка отклонился от курса, из под капота показались языки пламени.
- Ага!- в азарте прокричал Лукс, - готово!
То, что произошло дальше, не ожидал ни кто. Пилот И-16, был уже мертв, но истребитель продолжал лететь. Лицо стрелка Юнкерса, еще секунду назад выражавшее восторг по поводу победы, побелело:
- Мне конец… - только и успел прошептать он.
Огненной кометой русский истребитель свалился на Юнкерс. Удар пришелся на кабину. Со стороны, Блиц с ужасом наблюдал, как от удара бомбардировщик сложился пополам, и словно в замедленной съемке пошел вниз. Все это произошло, за каких то пару секунд. Самолет гауптмана сделал правый вираж, и пилот посмотрел вниз, горящий обломки в сумраке надвигающейся ночи продолжали падать в Черное море, кружась, как осенние листья.
- Да-а-а, - только и сумел он вымолвить. Время уходило, надо было выбираться из этого района. Завершив круг над местом гибели самолета Лукса, Блиц снова вернулся на курс. До аэродрома оставалось около 7 минут. Теперь бомбардировщик шел над самой водой. Такая высота была опасна, в случае атаки, скорость набрать было не возможно, да и выпрыгнуть с парашютом стало проблематично, но этот маневр был оправдан, сейчас единственным шансом спастись была темнота, а она в полной мере царила над водой.
По курсу, из мрака появился торпедный катер. «Свой», с облегчением подумал пилот. Самолет плохо слушался руля, многочисленные попадания давали о себе знать. До аэродрома оставалось пару минут, пилот решил садиться в Евпатории, до Новоозерного Юнкерс мог и не дотянуть. Запросив по радио, воздушную обстановку над городом, Блиц, к своему разочарованию ответа так и не услышал. Где-то позади, торпедный катер открыл по кому-то огонь. Преследователи были близко.
Показался город. Пилот сбросил газ. Взлетная полоса обозначалась огнями, и её было отлично видно. Выпустив закрылки и шасси, самолет начал заходить на посадку. Внезапно ПВО аэродрома открыли стрельбу.
«Быстрее, быстрее»,- торопил себя пилот, он понимал, что второго захода ему уже не дадут. Колеса коснулись земли, и тут же справа от него, по полю побежали фонтанчики пыли, вздымаемые русскими снарядами.
«Ну!» - в нетерпении воскликнул гауптман. Двигатели были заглушены, и самолет теперь катился по полю. Когда скорость уменьшилась, пилот нажал на тормоза. Юнкерс предательски поднял хвост, но не скапотировал. Летчик выскочил из кабины, и бросился прочь. Воздух разрывала сирена ПВО. Он успел отбежать на 20 метров, когда услышал пулеметную очередь, одновременно с ней над взлетным полем прогремел взрыв, обломки многострадального бомбардировщика разлетелись во все стороны, но пилоту, это было уже без разницы, он остался жив, а это было главное. В наушниках щелкнуло:
- Ну что, Вадим, ты сел? – послышался голос Лукса.
- Да, - с облегчением сказал Вадим, - а ты, Саня что, еще раз взлетел? Может на подлодках сходим в поход?
- Нет,- ответил Лукс,- на сегодня ВСЁ, денег на Интернете нет, говорю на последних «каплях»,- рассмеялся он. Завтра заправлю, и еще раз слетаем.
- А как же?! – подтвердил Вадим, - прикольно сегодня было, я аж взмок, да и народу на серваке много.
- Ладно, я пошел спать, а то уже жена шипит, завтра поболтаем.
- Будь здоров дружище, - Вадим вышел из игры.
- И тебе не болеть. Саня отключил ТС.
Время было позднее, но Вадим накинув рубашку все же сходил в ларек у дома, и купил бутылку пива. Летний ночьной воздух приятно охлаждал тело. Выпив пиво, и выкурив сигарету, он поднялся к себе. Жена с сыном уже спали.
Вадим снова включил «Ил 2 Кон», и подключился к серверу ADW. Загрузилась карта, Вадим выбрал себе Bf 109, до конца миссии было 40 минут, и он вышел на поле.
Самолет стоял на стоянке. Над аэродромом висела тишина, сирены не выли - воздух был чист…
Вот диски перебирал и нашёл стишок.
Поздний вечер. Работа сделана.
Устаканены все дела,
Облака потускнели белые:
На посадку заходит мгла.
И хоть вечно под вечер валится
Все подряд из усталых рук,
Надо мной все равно не сжалятся
Верный джойстик и ноутбук,
Терпеливо на кухне ждущие,
Чтобы к ним прикоснулся я…
…Спит супруга, и ночь грядущая
Пусть – не наша, зато – моя!
«Спи, родная, уж полночь с хвостиком»…
Одеялом укрыв жену,
Я крадусь к ноутбуку с джойстиком
И лечу на свою войну!
Полнолуние в окна ломится,
Лезут блики на потолок,
В экипаже моем – Бессонница -
Верный штурман и бортстрелок.
Комп загрузится, «Ил» настроится,
Жму на «Запуск» и жду: вот-вот
Зазеркалье мое откроется
И вовнутрь меня позовет.
Там – соратники по диагнозу,
Каждый молод в свои года,
Каждый болен «Ил-2» по-разному,
Но, похоже, что навсегда!
Жены спят, без мужей заснувшие,
А мужья, перегрев мотор,
Вновь ныряют в бои минувшие
Сквозь мерцающий монитор,
Вновь и вновь в полуночной темени
В небо рвемся мы из квартир:
Это – наша машина времени,
Наша дверь в параллельный мир!
В нем и прошлое, и грядущее –
Все смешалось в лихом бою…
Вижу жизнь свою предыдущую…
Или, может быть, не свою?
Здесь горит и в пике срывается,
Тот, кто больше других устал…
Здесь сбывается, здесь сбывается
Все, о чем пацаном мечтал!
Но хорошее все кончается:
На рассвете земного дня
Мир реальный со мной встречается,
Где по-прежнему ждет меня
Явь – тоскливая, жизнь – постылая
С чередой неотложных дел…
Не повесился бы без «Ила» я,
Но с балкона бы – улетел!
(чьему перу принадлежит- незнаю)
Поздний вечер. Работа сделана.
Устаканены все дела,
Облака потускнели белые:
На посадку заходит мгла.
И хоть вечно под вечер валится
Все подряд из усталых рук,
Надо мной все равно не сжалятся
Верный джойстик и ноутбук,
Терпеливо на кухне ждущие,
Чтобы к ним прикоснулся я…
…Спит супруга, и ночь грядущая
Пусть – не наша, зато – моя!
«Спи, родная, уж полночь с хвостиком»…
Одеялом укрыв жену,
Я крадусь к ноутбуку с джойстиком
И лечу на свою войну!
Полнолуние в окна ломится,
Лезут блики на потолок,
В экипаже моем – Бессонница -
Верный штурман и бортстрелок.
Комп загрузится, «Ил» настроится,
Жму на «Запуск» и жду: вот-вот
Зазеркалье мое откроется
И вовнутрь меня позовет.
Там – соратники по диагнозу,
Каждый молод в свои года,
Каждый болен «Ил-2» по-разному,
Но, похоже, что навсегда!
Жены спят, без мужей заснувшие,
А мужья, перегрев мотор,
Вновь ныряют в бои минувшие
Сквозь мерцающий монитор,
Вновь и вновь в полуночной темени
В небо рвемся мы из квартир:
Это – наша машина времени,
Наша дверь в параллельный мир!
В нем и прошлое, и грядущее –
Все смешалось в лихом бою…
Вижу жизнь свою предыдущую…
Или, может быть, не свою?
Здесь горит и в пике срывается,
Тот, кто больше других устал…
Здесь сбывается, здесь сбывается
Все, о чем пацаном мечтал!
Но хорошее все кончается:
На рассвете земного дня
Мир реальный со мной встречается,
Где по-прежнему ждет меня
Явь – тоскливая, жизнь – постылая
С чередой неотложных дел…
Не повесился бы без «Ила» я,
Но с балкона бы – улетел!
(чьему перу принадлежит- незнаю)
Хорошее стихотворение! 
концовочка мрачновата... хорошие стихи
Для просмотра полной версии этой страницы, пожалуйста, пройдите по ссылке.